Таблица 1.

Прирост сельского населения и его составляющие (тыс. чел.) в 1959-1998 гг.

В 1992 г. произошел еще один важный перелом — вековой устойчивый естествен­ный прирост сельского населения сменился на убыль: смертность стала выше рождае­мости. Поначалу миграции в села даже перекрывали естественную убыль, но с 1995 г. сельское население стало вновь сокращаться, как и до 1990-х, только уже по другим причинам (табл. 1).

Проследить, как сказываются новые реалии на изменении сельского расселения, довольно сложно, так как наиболее полную картину по поселениям дает только пере­пись населения. Попробуем это сделать косвенно — путем соотношения потерь и при­тока сельского населения в разных регионах и на разные даты (табл. 2).

Общее число регионов с положительным сальдо миграций в деревню увеличилось в Европейской части с 11 в 1990 г. до 46 в 1994 и снизилось к 1998 г. до 39. Тем не ме­нее заметное изменение в сельском расселении можно ожидать в тех случаях, когда эти миграции перекрывают естественную убыль (Тип 5). В 1994 г. таких регионов было 19, и они концентрировали половину сельского населения - это почти вся южная часть Ев­ропейской России. Но за четыре последующих года их доля упала более чем вдвое. Из оставшихся к 1998 г. 6 регионов лишь один Северо-Кавказский - Ставрополье, остальные Волжские (Самарская, Сарато­вская области и Татарстан) и Южно-Уральские (Челябинская и Оренбургская области).

Таблица 2.

Типология регионов Европейской России по соотношению естественного и миграционного прироста на селе в 1990,1994 и 1998 гг.

Таким образом, и в 1990-х гг. в районах наибольшей депопуляции миграционный приток в села не смог перекрыть прогрессирующую убыль населения. Например, в Ярославской области наметившиеся было тенденции роста сельского населения пе­реломились с 1997 г. И прежде эти тенденции обеспечивались не столько за счет при­тока населения в село, который был меньше естественной убыли, сколько за счет адми­нистративных преобразований поселков городского типа и маленьких городков в села, что давало преимущества их жителям в получении большего надела земли в собствен­ность. Тем не менее еле заметное кратковременное улучшение демографической ситу­ации все же произошло. За первую половину 1990-х доля сельского населения старше трудоспособного возраста на периферии уменьшилась на 1-2%, все равно оставаясь на уровне трети и даже более от всех селян (Демографические процессы.., 1996). Естественная убыль старого населения все увеличивалась, а динамика сельского населения к концу десятилетия почти вернулась на уровень 1990 г.

Более того, в той же Ярославской области, как и во многих среднерусских областях, уже к 1995 г. почти восстановилась и прежняя картина внутрирегиональных перемеще­ний. Периферийные административные районы активно теряли сельское население, в то время как в пригородном Ярославском до ¹/5 всего миграционного прироста со­ставляли внутренние переселенцы. Но есть и отличия. Если прежде сельское население области стягивали и некоторые другие го­рода (Рыбинск, Ростов), то теперь оно концентрируется вокруг областного центра (не только в Ярославском, но и в соседних административных районах), а также на юге на границе с Московской областью, поскольку Переяславский район стал фактически при­городной дачной местностью Москвы.

Таким образом картина концентрации населения и размыва среднего звена поселений, особенно характерная для мелкоселенных районов, так и не смогла измениться за 1990-е гг. К сожалению, нет данных для анализа изменения раз­меров поселений внутри регионов в 1990-х гг. Но сравнение внутриобластной поселен­ческой структуры Ярославской области за 1996 и 1959 гг. показывает, что и в самом конце века мы видим все ту же картину, что сложилась к 1980-м гг. Более того, распад сети на полюсные крупные и мелкие поселения и очень высокая доля последних наблю­даются как вблизи крупных городов, так и на периферии области, что иллюстрирует табл. 3. Даже в пригородном и полупригородных административных районах вдоль транспортных магистралей Москва—Ярославль—Рыбинск и Ярославль—Кострома 68% составляет доля поселений, в которых живет менее 25 человек, а почти половину — поселения, где менее 10 жителей. Число таких поселений увеличилось по сравнению с 1959 г. в три раза, в то время как поселения среднего размера (25-100 человек) уменьшились за 1959-1996 гг. с 4,7 до 1 тыс.

Таблица 3

Доля сельских поселений разного размера в их общем числе в пригородных и периферийных районах Ярославской области в 1959 и 1996 гг., в %

Конечно, в пригородах доля крупных поселений чуть больше, и они концентрируют гораздо большую долю сельского населения. Но главное различие между пригород­ными и периферийными районами не в этом. Сохранение в пригородах столь большо­го числа мелких поселений с отмирающими сельскохозяйственными функциями в 1990-х гг. стало следствием не столько деградации, сколько устойчивости сельской местности, так как она сохраняется и используется горожанами, как местными, так и москвичами, давно уже скупившими сельские дома в транспортно доступных местах. Иное дело — сельская глубинка, где доля дачников невелика. Там половина поселений с двумя-тремя семьями — это реальная деградация огромных пространств сельской России.

Хватает ли рабочих рук на селе?

При характеристике российской деревни в XX в., в том числе и в самом его конце, большое внимание уделяется сельскому хозяйству. Отчасти это оправдано тем, что даже в такой урбанизированной стране, какой стала Россия, ее село, в отли­чие от многих развитых стран, все еще остается сельскохозяйственным.

Официально в сельской местности США живет 26% населения — ровно столько, сколько и в России. Однако из них сельским хозяйством занимаются очень небольшая доля — только 7% селян. Остальные заняты в «городских» отраслях, в основном в сервисе. Личное сельское хозяйство американские сельские жители практически не ведут. Так что сельская местность и сельское хозяйство в Америке от­нюдь не одно и то же. Там при росте сельского населения в последние десятилетия ко­личество фермеров постоянно снижалось. В России же наблюдалось почти параллель­ное сокращение сельского населения и занятых в сельском хозяйстве. В отличие от Запада, понятия сельской местности и сельского хозяйства у нас во многом идентичны. На предприятиях агросектора числится более половины занятых в сельской местности и 22% сельского населения, т. е. в три раза больше, чем в Америке (рассчитано по: Рос­сия в цифрах, 2000). Плюс к этому около 10% трудоспособных сельских жителей офи­циально заняты в своем приусадебном хозяйстве. Сельские пенсионеры тоже работают на личном подворье, и вообще крестьянским трудом занимается большинство жителей села. Выше всего эта доля в аграрных районах — Черноземье, Поволжье, на Северном Кавказе. Региональные различия велики и в Америке. На Среднем Западе, главной тра­диционной житнице страны, в сельском хозяйстве занято 13% сельского населения. А на Северо-Востоке — не больше 2%.

Итак, сельская Россия конца века — это все еще крестьянский мир, сельская Аме­рика — давно уже нет. Дело не в том, сколько людей занимается сельским хозяйством, дело в том, как они это делают. По американской статистике, 40% занятых в агропроиз-водстве — собственники, трудящиеся на своих фермах (там же). Остальные — рабочие и члены фермерских семей. Нетрудно подсчитать, что в среднем на 1 ферму приходит­ся полтора наемного работника. Не густо, если учесть средний размер ферм. В среднем 2-3 человека управляются там на 160 гектарах. В России на такой площади обычно за­нято несколько десятков человек. Да и производительность труда несопоставима. Если, например, американский фермер кормит 74 жителя США и 27 иностранцев, то наш крестьянин и в докризисных 80-х кормил от силы 8-15 россиян.

Таким образом, дело не в числе селян, которых в нашем селе больше, чем в разви­тых западных странах, а в производительности их труда, которая зависит от множества факторов: экономических, демографических, социальных. Даже приток населения в сельскую местность в 1990-х не изменил ситуацию кардинально. Ведь если на пери­ферии нечерноземных областей доля населения старше трудоспособного возраста в сельской местности составляла в середине 90-х гг. 33-40% (Демографические про­цессы..., 1996), а само это население рассредоточено по поселкам менее 25 человек, то очевидно, что такая сельская местность не может служить базой для крупных товарных коллективных предприятий. Да и сам труд в сельскохозяйственных предприятиях в позднесоветское время стал самым непрестижным и самым непопулярным, даже при немалом росте зарплат, которые к 1990 г. достигли 95% среднероссийского уровня. Что же говорить о последующих годах, когда зарплата в сельском хозяйстве вновь упала до 50% среднероссийской!

Тем не менее, положительное сальдо миграций не могло не сказаться на занятости в агросекторе. Число работников сельскохозяйственных предприятий поначалу посте­пенно увеличивалось, максимально в 1992 г. — на 3,7% и в 1994 г. — на 1,7%. Частично этот прирост обеспе­чивали и бурно растущие в первой половине десятилетия фермерские хозяйства, но росла занятость и в колхозах (или их новых формах ТОО, АО и т. п.). Однако после спа­да волны максимальных миграций, начиная уже с 1995 г., занятость в агросекторе вновь начинает падать. К 2000 г. на сельскохозяйственных предприятиях было занято 89% от числа работников 1990 года. Здесь, конечно, сказались и описанные выше демографи­ческие процессы, прежде всего естественная убыль стареющего сельского населения, которую не смогли перекрыть внешние миграции в села. Но, кроме того, весьма харак­терен уход людей из коллективных хозяйств на свое подворье и превращение его в то­варное без оформления юридического лица — т. е. теневая фермеризация, о сути ко­торой будет подробнее рассказано в этой главе. Частное теневое предпринимательство в сельской местности получило гораздо более широкое развитие, чем даже в городской, поскольку опиралось на главный вечный ресурс — землю, и во многих районах с полностью деградировавшими коллективными предприятиями стало един­ственным возможным способом выживания.

С этим отчасти связан и такой новый российский феномен, как сельская безработи­ца. В некоторых областях Нечерноземья она достигает 15%, как и во,многих автономи­ях. Однако вычленить собственно сельскую безработицу можно только в периферий­ных районах, удаленных от городских мест приложения труда. Именно там она особенно высока. Тем не менее это феномен во многом парадоксальный, поскольку безработные

часто специально уходят из колхозов и живут на доходы от своего товарного личного хозяйства, которые могут превышать и пособие по безработице, и былой заработок.

Региональные пути выживания сельской местности

Пути выживания современного российского сельского хозяйства и сельской мест­ности, тесно с ним связанной, могут оказаться многообразными, если не навя­зывать сверху голые схемы, а учитывать сложившиеся реалии, причем разные в разных районах. Недаром так различаются по отношению к реформам север и юг Рос­сии. В Черноземной полосе, где село заметно выиграло от социалистических преобра­зований, население и руководство постоянно отвергало навязываемую из центра мо­дель реформ. Куда ближе им элементы внутрихозяйственного хозрасчета 80-х гг. Это район с наименьшим и к тому же сокращающимся числом фермеров на 1000 сельских жителей. На юге ситуация сложнее. Притягательность территории для переселенцев, благоприятные природные условия, активность местных жителей — все это вывело Ставрополье и Краснодарский край в чемпионы по числу фермеров, высоко их число и в Поволжье. Однако колхозное крестьянство здесь весьма консервативно, показате­ли коллективных хозяйств оставляют желать лучшего, а сепаратистские действия реги­ональных властей, запрещающие вывоз сельскохозяйственной продукции, подрывают экономические условия местных агропроизводителей. Поэтому лучшие хозяйства, как коллективные, так и фермерские, вынуждены отчаянно маневрировать.

В Нечерноземье — совсем иной букет проблем. Бегство населения в города и за­пустение села в историческом центре России, низкая продуктивность как результат видимой порочности экономической политики социализма, сподвигли власти на более активное проведение аграрных реформ. Но и здесь налицо разрыв между реформатор­ским настроем политической элиты и консерватизмом сельского населения, особенно в глубинке. Очень велики и экономические различия между пригородными, полупери­ферийными и периферийными районами областей.

Итак, деревня в конце XX века после постоянных преобразований так и не нашла се­бя и постоянно нуждается в помощи. Тем не менее история доказала, что развитие аг-ропроизводства возможно только при опоре на сильные хозяйства и поддержке серед­нячков (будь то частные или коллективные предприятия). Слабым же нужна не столько поддержка производства, которое поглощает деньги без отдачи, сколько социальная помощь по выживанию сельских общин, непременным компонентом которых стали и колхозы.

Закончить можно словами Б. Б. Родомана (1996): «Избави нас боже от новых земель­ных реформ! Пусть эти два полюса сельской жизни, два монстра, колхоз и крестьянский двор, сплетаясь во внешне противоестественном акте то ли любви, то ли ненависти, под­держивают и душат, питают и грабят друг друга, и так они вместе что-то выработают при минимальном вмешательстве государства. Но только не надо никаких всероссийских программ, никакой единой реформы сверху, она будет новой катастрофой».

Список литературы:

1.   «Население России 1998г.», Центр демографии и экологии человека 1999г.

2.   «Смертность в России», А.Вишневский, В.Школьников, Москва 1997г.

3.   «Город и деревня в Европейской России: сто лет перемен», памяти В.П. Семенова-Тян-Шанского, ОГИ, Москва 2001г.

Еще из раздела Социология:

• Реферат: Семья как социальный институт и субъект воспитания в обществе
• Дипломная работа: Социальная работа с бездомными женщинами в г. Благовещенске
• Реферат: Производство по делам, возникающих из административных и иных публичных правоотношений
• Статья: Культура массам
• Реферат: Экономический интерес
• Учебное пособие: Причини десоціалізації дітей в Україні
• Реферат: Роль семьи в воспитании детей