Омский государственный университет им. Ф.М.Достоевского

Кафедра современной отечественной истории и историографии

Реферат на книгу Н.И.Павленко «Петр I»

Становление личности Петра I

Работу выполнила

студентка группы ХТ-901

Тетеревенкова Екатерина

Руководитель Гайлит О.А

Омск -2010

 

Введение

Николай Иванович Павленко (родился 15 февраля 1916 в станице Уманской Ейского отдела Кубанской области) — российский историк и писатель, заслуженный деятель науки России, специалист по отечественной истории XVII—XVIII вв. Член Союза писателей (с 1987). Окончил педагогический техникум г. Ейска (1933), Московский государственный историко-архивный институт (МГИАИ, 1939) (перевелся с третьего курса Ростовского Педагогического института в 1936 г.), аспирантуру МГИАИ. Ученик профессора А. А. Новосельского. Кандидат исторических наук (1949, тема диссертация «Берг-коллегия. 1719—1742 гг. (Организация управления металлургической промышленностью в первой половине XVIII в.)»). Доктор исторических наук (1963, тема диссертация «История металлургии в России XVIII века: Заводы и заводовладельцы»). Профессор.

В 1933—1936 работал учителем в сельских школах Краснодарском крае, одновременно учился на заочном отделении исторического факультета Ростовского пединститута. В 1939—1946 служил в Советской армии, командовал ротой. Участник войны с Японией, награждён орденом Красной Звезды. С 1949 работал в Институте истории, в 1969—1975 — заведующий сектором источниковедения и вспомогательных исторических дисциплин Института истории СССР. С 1954 одновременно занимался преподавательской деятельностью. Работая в Институте истории, Павленко выступил в защиту т. н. «новонаправленцев» — группы историков ставивших под вопрос неизбежность Октябрьской революции в России (Андреев И.Л. Мастер цеха историков: Николай Иванович Павленко // Преподавание истории и обществознания. 2003. № 3.). В феврале 1975 г. сектор Павленко был расформирован. После чего он покинул Институт истории СССР. В 1975—1990 — профессор Московского государственного педагогического института им. В. И. Ленина.

Соавтор учебника «История России с древнейших времен до 1861 года» (совместно с И. Л. Андреевым, В. Б. Кобриным, В. А. Фёдоровым, первое издание вышло в свет в 1989).Почётный гражданин города Ейска. 15 февраля 2006 награждён орденом Почёта за большой вклад в развитие отечественной и мировой культуры и многолетнюю творческую деятельность.

С 1970-х годов научные интересы Н. И. Павленко всё заметнее концентрируются на одной, ведущей теме в проблематике истории России XVIII в., — деятельности и реформам Петра I. В 1973 г. опубликован сборник статей «Россия в период реформ Петра I », отличавшийся новизной постановки и решения избранных проблем. В 1975 г. в серии «Жизнь замечательных людей» вышла книга Н. И. Павленко «Пётр Первый». В 1990 г. после значительной доработки эта работа выходит под названием «Петр Великий». В доработанном же виде она переиздаётся в серии ЖЗЛ в 2000 году. Труды Н. И. Павленко о Петре — итог многолетней кропотливой и вдохновенной работы историка — представляют собой первую подлинно научную биографию царя. Все предыдущие работы о Петре, в том числе М. П. Погодина, Н. Г. Устрялова, М. М. Богословского, являлись скорее хрониками жизни, к тому же недовведенные хронологически до конца. У этих двух работ — одна основная, определяющая идея: Пётр I — деятель мирового масштаба. В авторском введении к книге в серии ЖЗЛ специально подчёркивается, что петровские преобразования имели «громадную общенациональную значимость. Они вывели Россию на путь ускоренного экономического, политического и культурного развития и вписали имя Петра — инициатора этих преобразований — в плеяду выдающихся государственных деятелей нашей страны». Для того чтобы показать масштаб личности Петра, Павленко раскрывает все грани его таланта. Он выделяет три его страсти: безудержная тяга к морю и воде вообще, субъективная причина всей его внешней политики, сформировавшая его мировоззрение. Плавал в дождь, в снег, даже в узкой полынье, зимой лодку ставил на сани и катался по Неве. Вторая страсть — военное дело, и, наконец, ремесла. Пётр — человек обладающей гиперактивностью на протяжении всей своей жизни. Его импульсивность давала о себе знать постоянно: не мог сидеть на месте, ходил вприпрыжку. Его энергии хватило, чтобы сдвинуть с места огромную страну. Но одновременно с этим он имел противоположные качества: рассудительность, волю, упорство — в результате не было задачи, которую он бы не мог решить. Ко всем неудачам он относился с юмором, тут же делал из них выводы и в конце концов добивался своего. Оценивая петровские реформы, позволившие народу России подняться до уровня передовых европейских стран, Н. И. Павленко не стал создавать иконописный образ царя и явил читателю психологический портрет Петра. Для понимания личности Петра решающими являются главы «Государственное тягло» и «Фортеция правды» в которых Павленко доказывает что главный смысл своей жизни и деятельности император видел в служении государству.

В 1984 г. вышла в свет его очередная в «петровской серии» книга «Птенцы гнезда Петрова» с историческими портретами трех верных помощников Петра I — первого боевого фельдмаршала Бориса Петровича Шереметева, выдающегося дипломата и государственного деятеля Петра Андреевича Толстого и кабинет-секретаря царя Алексея Васильевича Макарова. Подробно повествуя об этих по-разному одарённых природой героях, автор отмечает и общие для них черты: «Все они тянули лямку в одной упряжке, подчинялись одной суровой воле и поэтому должны были сдерживать свой темперамент, а порой и грубый, необузданный нрав. В портретных зарисовках каждого из них можно обнаружить черты характера, свойственные человеку переходной эпохи, когда влияние просвещения еще не сказывалось в полной мере. Тонкий анализ источников, их глубокое осмысление, умение видеть в неразрывном единстве частное и целое, индивидуальное и общее, отказ от односторонних и поспешных оценок позволили ученому создать подлинно научные биографии Петра I и его непосредственных помощников.

В 1990-е гг. Н. И. Павленко продолжил изучение личностей самодержцев XVIII в., наследников Петра Великого, его авторству принадлежат монографии: «Екатерина Великая», «Анна Иоанновна. Немцы при дворе», «Пётр II». Необходимо сказать и о том, что столь пристальное внимание Н. И. Павленко к конкретным историческим персонажам отвечает не только его личным научным пристрастиям, но и внутренней логике развития исторической науки на современном этапе, до этого на протяжении многих десятилетий почти полностью игнорировавшей изучение влияния субъективных факторов в историческом процессе, роли личности в последнем. Интересные по замыслу и оригинальные по исполнению статьи Н. И. Павленко о людях и событиях столь любимого им XVIII века часто можно встретить на страницах строго научных изданий и предназначенных для более широкого круга читателей научно-популярных журналов «Наука и жизнь», «Знание — сила» и др. Он автор статей специального раздела «Страсти у трона» в журнале «Родина». В них воссоздаются достоверные исторические портреты женщин-императриц династии Романовых, волей случая или целеустремленно оказывавшихся на троне и в большинстве своём действиями и поступками дискредитировавших великую Российскую империю, созданную при Петре. Проявлял он и интерес к истории самой исторической науки. Ярким примером здесь служит книга о М. П. Погодине, историке, журналисте, коллекционере, общественном деятеле, противоречивом и незаурядном человеке. Она интересна, ведь Погодин не только автор новаторских исследований, он причастен ко многим событиям XIX века. В 2008 г. в серии Жизнь замечательных людей в свет вышла новая книга Н. И. Павленко «Царевич Алексей», посвященная одной из самых противоречивых личностей в российской истории.

Рождение царя

Удары большого колокола Успенского собора Кремля нарушили утреннюю тишину столицы. Благовест подхватили сотни колоколов московских церквей и монастырей. Веселый перезвон и торжественные молебны продолжались весь день 30 мая 1672 года – так по традиции отмечалось прибавление семейства в царском роду. Праздник назывался государскою всемирною радостью.

У отца новорожденного – царя Алексея Михайловича – были особые основания радоваться появлению еще одного сына. Первая жена царя Мария Ильинична Милославская родила ему множество детей. Но, удивительное дело, дочери росли крепкими и здоровыми, а сыновья – хилыми и болезненными. Из пяти – трое умерло малолетними. Старшему, Федору, в 1672 году исполнилось 10 лет, но он не мог передвигать опухшие ноги, около него все время хлопотали врачи, из покоев и опочивальни не вылезали бабки – доморощенные лекари. Медики тех времен считали, что он страдал «цинготного болезнью». Не отличался здоровьем и второй сын – подслеповатый Иван. Хотя ему шел шестой год, но изъяснялся он с трудом, был косноязычным и отставал от сверстников в развитии. На него отец тоже не возлагал больших надежд.

Овдовевший 42‑летний царь женился еще раз, взяв в супруги молодую, дышущую здоровьем Наталью Кирилловну Нарышкину. В 21 год она и родила ему сына, которого назвали Петром.

Рождение Петра сопровождалось обычным ритуалом: царь послал объявить свою государскую радость патриарху, затем членам Боярской думы и богатым купцам. В соответствии с обычаем отец царицы, ее родственники и близкие к ней люди были повышены в чинах. Месяц спустя, 30 июня, в Грановитой палате состоялся родинный стол. Приглашенную знать и высшее духовенство угощали сладкими блюдами: огромной коврижкой с изображением государственного герба и изделиями из сахара. На столе возвышалась расписанная узорами сахарная голова весом в два с половиной пуда, из сахара же были отлиты орел, лебедь, попугай, голубь и даже макет Кремля. Гости преподносили новорожденному подарки – хрустальные кружки и кубки, золотые чарки, перстни, кресты.

Воспитывался Петр по исстари заведенному обычаю. До пяти лет он находился под надзором многочисленных женщин – повивальной бабки и кормилицы, мамки и прочих прислужниц. «А на воспитание царевича или царевен, – свидетельствует современник, – выбирают из всяких чинов из жен жену добрую и чистую, и млеком сладостну, и здорову». Петра долго не отнимали от груди, поэтому у него оказалось две кормилицы.

Покои царевича были заполнены игрушками: деревянными лошадками, барабанами, пушечками, изготовленными по специальному заказу музыкальными инструментами, луками, стрелами, колокольцами. Вместе с отцом и матерью в сопровождении многочисленной свиты Петр совершал неторопливые выезды в монастыри, а также в подмосковные резиденции – Измайловское и Преображенское, где царь развлекался соколиной охотой. У трехлетнего Петра была маленькая крашенная под золото карета, в которую его усаживали во время торжественных выездов. В карету впрягались крошечные лошади, сопровождали ее пешие и конные карлики. Для игр к царевичам приставили сверстников, но карлы тоже непременно присутствовали в детской – они забавляли царевичей своими несуразными выходками и кривляниями.

Петру не исполнилось четырех лет, когда его отец, царь Алексей Михайлович, неожиданно занемог и скончался. Смерть отца вызвала большие перемены не столько в жизни маленького царевича, сколько в положении его матери. На престол вступил в 1676 году Федор. Точнее, его вынесли на руках бояре, объявили царем и тут же ему присягнули.

В конце апреля 1682 года в возрасте 20 лет умер болезненный Федор, не оставив потомства. Его преемником мог стать либо Иван, либо Петр. За спиной обоих несовершеннолетних царевичей стояли группировки, ринувшиеся в борьбу, как только не стало Федора. Кандидатуру Ивана поддерживали все родственники первой жены царя Алексея во главе с боярином Иваном Михайловичем Милославским. Душой этой группировки была царевна Софья – умная, властная и весьма энергичная женщина, втайне сама мечтавшая о короне. На стороне Петра находились Нарышкины, среди которых не было ни одной сколь‑либо значительной фигуры.

Формально преимущественное право на престол принадлежало Ивану, поскольку он был старшим из наследников. Однако по предложению патриарха, поддержанного некоторыми боярами, царем провозгласили десятилетнего Петра. Согласно обычаю регентшей становилась его мать – царица Наталья. По свидетельству современника, она была женщиной «доброго темпераменту, доброжелательного, токмо не была ни прилежная, и не искусная в делах и ума легкого».

Неискушенная в политических интригах царица Наталья вместе со своими бездарными родственниками не сумела взять власть в свои руки и организовать достаточно авторитетное правительство. Срочно вызвали из ссылки боярина Матвеева, на советы которого решила положиться царица. Пока он добирался до столицы из Пустозерска, противники Нарышкиных Милославские и Софья, по меткому выражению историка С. М. Соловьева, «кипятили заговор», используя в качестве вооруженной опоры в борьбе со своими противниками стрелецкое войско. Отметим, что стрельцам были чужды интересы Милославских и Нарышкиных, как, впрочем, тем и другим были чужды интересы стрельцов.

При Алексее Михайловиче стрельцы находились на положении дворцовой гвардии, пользовались рядом существенных привилегий и систематически получали от царя подачки. При его сыне они утратили эти привилегии (освобождение от городских служб, право беспошлинной торговли). Более того, бремя службы увеличивалось, а доходы, получаемые от занятий торговлей и промыслами, которые были существенным подспорьем к их мизерному жалованью, сокращались. Недовольство стрельцов усугублялось полнейшим произволом их командиров. Полковники присваивали себе стрелецкое жалованье, подвергали стрельцов жестокому истязанию за малейшую провинность, широко использовали их для личных услуг. Глухой ропот стрельцов в любой момент мог перерасти в активный протест.

30 апреля 1682 года, то есть через три дня после смерти царя Федора, стрельцы явились во дворец с требованием выдать им на расправу неугодных командиров. Царица Наталья, застигнутая врасплох, удовлетворила ультиматум, 16 командиров стрелецких полков были отстранены от должности и биты кнутом. В дальнейшем Милославским удалось направить гнев стрельцов против своих политических противников. В стрелецких полках пронесся слух, исходивший от Милославских и Софьи, что Нарышкины «извели», то есть умертвили, царевича Ивана. Стрельцам был подброшен список бояр, подлежавших истреблению.

15 мая по зову набата стрелецкие полки с барабанным боем и развернутыми, знаменами двинулась к Кремлю. Уверенные в том, что царевича Ивана нет в живых, стрельцы готовились осуществить план, подсказанный Софьей и Милославскими. Слух, однако, оказался ложным. На крыльцо вышли бояре, духовенство и царица Наталья с братьями Иваном и Петром. Так состоялась первая встреча Петра со стрельцами: внизу бушевала разгневанная толпа, а на крыльце стоял перепуганный и, конечно же, не понимавший значения происходивших событий десятилетний Петр.

Стрельцы, обнаружив, что их обманули, на некоторое время утихомирились, но затем потребовали, на расправу «изменников‑бояр». Князя Михаила Юрьевича Долгорукого они сбросили с крыльца на копья своих товарищей. Был убит и боярин Матвеев. Помимо нескольких бояр и думных дьяков, стрельцы изрубили Ивана и Афанасия Кирилловичей Нарышкиных, а их отца Кирилла принудили постричься в монахи. Трупы убитых волокли по земле, приговаривая: «Се боярин Артемон Сергеевич! Се боярин Ромоданавский! Се Долгорукой! Се думной едет, дайте дорогу!»

Казни потрясли малолетнего Петра. Горе обрушилось прежде всего на плечи матери, но в детском сознании события 15‑17 мая тоже запечатлелись на всю жизнь.

Опустошив ряды сторонников Нарышкиных, стрельцы потребовали, чтобы царствовали оба брата, а несколько дней спустя дополнили это требование новым – чтобы правление государством при несовершеннолетних царях было вручено царевне Софье.

В итоге майских событий были перебиты Нарышкины, но Софья вместе с Милославскими приобрела лишь призрак власти, ибо хозяевами положения в столице оказались стрельцы во главе с новым руководителем Стрелецкого приказа князем Хованским. Они диктовали Софье свою волю, потребовали, чтобы стрелецкое войско называлось надворной пехотой. В категорической форме они высказали также желание, чтобы на Красной площади в их честь соорудили «столп» (обелиск), на котором были бы перечислены их заслуги во время событий 15‑17 мая. Правительница пыталась успокоить стрельцов раздачей денег и обещанием наград, но вскоре убедилась, что те, кто обеспечил ей власть, могут и лишить ее этой власти таким же кровавым способом, каким был совершен переворот 15‑17 мая.

Софья стала искать себе опору в широких кругах дворянства. 19 августа она вместе с царями выехала из Москвы в Троице‑Сергиев монастырь. Оттуда она обратилась к дворянам с призывом явиться под стены монастыря. Когда дворянское ополчение стало настолько многочисленным, что превратилось в грозную военную силу, Софья вызвала князя Хованского и на пути его в монастырь велела схватить и тут же казнить.

Узнав об этом, стрельцы поначалу решили дать бой собравшимся у монастыря дворянам, но сочли более благоразумным принести повинную. Роли переменились: не стрельцы диктовали волю Софье, а, наоборот, Софья предъявила стрельцам ультимативное требование срыть только что поставленный «столп» на Красной площади и не собираться в казачьи круги.

Началось семилетнее правление Софьи. Главой правительства стал князь Василий Васильевич Голицын, фаворит Софьи, выделявшийся среди современников начитанностью и знанием иностранных языков. Он «был своею персоною изрядной и ума великого и любим от всех» – так отзывался о нем его почитатель. Будучи руководителем Посольского приказа, Голицын в 1686 году заключил вечный мир с Польшей. Договор подтвердил присоединение к России Киева. Это был крупный внешнеполитический успех, которым Софья тут же воспользовалась для укрепления своего положения: с 1687 года в официальных документах наряду с царями стали называть имя Софьи. Впрочем, другие направления внешнеполитической деятельности правительства не только не закрепили престиж царевны, достигнутый вечным миром, но нанесли ему явный урон.

…Как протекала жизнь Петра в течение этих семи лет? Вместе с матерью, царицей Натальей, он жил в подмосковных селах Воробьеве, Коломенском, Преображенском. При дворе Петру, как и Ивану, отводилась декоративная роль: он участвовал в церковных церемониях, посещал вместе с двором московские и загородные монастыри, присутствовал на приемах иностранных послов. Для царствующих братьев изготовили двойной трон, за спинкой которого скрывалась правительница, чтобы подсказать им, как вести себя во время приема послов. Один из таких приемов описал в 1683 году секретарь шведского посольства. Это первая из известных в настоящее время характеристик юного Петра. «В приемной палате, обитой турецкими коврами, на двух серебряных креслах под иконами сидели оба царя в полном царском одеянии, сиявшем драгоценными камнями. Старший брат, надвинув шапку на глаза, опустив глаза в землю, никого не видя, сидел почти неподвижно; младший смотрел на всех; лицо у него открытое, красивое, молодая кровь играла в нем, как только обращались к нему с речью». Петр проявлял к происходившему живой интерес, был непоседливым, что приводило в замешательство степенных бояр. Одиннадцатилетний Петр по росту и развитию выглядел 16‑летним юношей. Автору цитированных строк удалось уловить черты характера Петра: подвижность, детскую (непосредственность, любознательность.

Чем занимался Петр в промежутке между утомительными торжественными ритуалами, случавшимися не так уж часто? Обучался грамоте. Образование он получил весьма скромное, если не сказать, скудное.

Еще когда Петру пошел восьмой год, к нему приставили дядьку‑воспитателя боярина Родиона Матвеевича Стрешнева. С этого времени Петра, видимо, начали обучать грамоте. Его учителями с 1683 года были подьячий Никита Зотов и Афанасий Нестеров. Оба учителя не принадлежали к числу образованных и эрудированных людей. Живой и восприимчивый ум Петра мог впитать обилие разнообразных ученых премудростей, но собственных знаний наставников доставало лишь на то, чтобы научить его читать, писать, произносить наизусть некоторые тексты богослужебных книг да сообщить отрывочные сведения по истории и географии. Петр в годы обучения не прошел даже того курса, который обычно преподавали царевичам в XVII веке.

Между тем в зрелые годы он обнаруживал глубокие познания и в истории, и в географии, артиллерии, фортификации, кораблестроении. Этим он обязан собственной одаренности, неутомимой тяге к знаниям и готовности всегда учиться. Впрочем, не все пробелы в образовании царю удалось заполнить – он был не в ладах с орфографией до конца жизни и допускал ошибки, от которых грамотный канцелярист был свободен.

Большую часть времени Петр был предоставлен самому себе. Три увлечения поглощали его энергию.

С ранних лет он проявлял привязанность к ремеслам. В Преображенское ему доставляли инструменты каменщика и плотника, столяра и кузнеца. Будучи взрослым, Петр в совершенстве владел, по меньшей мере, дюжиной ремесел, причем особенной виртуозности достиг в работе топором и на токарном станке. Любовь к физическому труду резко отличала Петра от предшественников и преемников. Невозможно себе представить, чтобы его богомольный отец, «тишайший» Алексей Михайлович, освободившись от пышного царского одеяния, орудовал мастерком каменщика или молотом кузнеца.

Еще больше Петра увлекало военное дело. Увлечение выросло на почве его детских забав. Со временем деревянные пушки стали заменяться боевыми, появляются настоящие сабли, протазаны, алебарды, пищали и пистолеты. Просторы Преображенского позволяли Петру производить полюбившуюся ему пальбу из пушек и вести военные игры с участием значительного числа сверстников. Там в 1686 году возникает военный городок с жилыми помещениями для Петра и потешных солдат, амбарами для хранения пушек и оружия. Все эти сооружения были обнесены деревянным забором с башнями и земляным валом. Потешные, сначала предназначавшиеся для игр, или, как тогда говорили, потех, с годами превратились в подлинную военную силу. У истоков двух полков – Преображенского и Семеновского, которые составят костяк будущей регулярной армии, стояли потешные батальоны, набранные из спальников, конюхов потешной конюшни, дворян, сокольников.

Но ни с чем не может сравниться страсть Петра к мореплаванию и кораблестроению. По признанию самого царя, истоки этой страсти восходят к рассказу князя Якова Долгорукого о том, что у него когда-то был «инструмент, которым можно было брать дистанции или расстояния, не доходя до того места», и к знакомству со старым ботиком, на котором, как сказали Петру, можно плавать против ветра.

Астролябия была привезена из Франции, а в Немецкой слободе в Москве, где жили иностранные торговцы и мастеровые, нашелся человек, умеющий с нею обращаться. Им оказался голландец Франц Тиммерман. Там же, в Немецкой слободе, Петр разыскал мореплавателя и кораблестроителя, который взялся отремонтировать ботик, поставить паруса и обучить управлению ими. Первые опыты кораблестроения производились на реке Яузе, притоке Москвы. Позже Петр вспоминал, что на узкой Яузе ботик то и дело упирался в берега. Тогда он перевез его на Просяной пруд, но и здесь не было нужного простора. Поиски большой воды привели 16‑летнего Петра на Переяславское озеро, куда он поехал под предлогом богомолья в Троицком монастыре.

Петру не исполнилось 17 лет, когда мать решила его женить. Ранний брак, по расчетам царицы Натальи, должен был существенно изменить положение сына, а вместе с ним и ее самой. По обычаю того времени юноша становился взрослым человеком после женитьбы. Следовательно, женатый Петр уже не должен был нуждаться в опеке сестры Софьи, наступит пора его правления, он переселится из Преображенского в палаты Кремля.

Кроме того, женитьбой мать надеялась остепенить сына, привязать его к семейному очагу, отвлечь от Немецкой слободы и увлечений, не свойственных царскому сану. Поспешным браком, наконец, пытались оградить интересы потомков Петра от притязаний возможных наследников его соправителя Ивана, который к этому времени уже был женатым человеком и ждал прибавления семейства.

Царица Наталья сама подыскала сыну невесту – красавицу Евдокию Лопухину, по отзыву современника, «принцессу лицом изрядную, токмо ума посреднего и нравом несходного своему супругу». Этот же современник отметил, что «любовь между ними была изрядная, но продолжалася разве токмо год». Возможно, что охлаждение между супругами наступило даже раньше, ибо через месяц после свадьбы Петр оставил Евдокию и отправился на Переяславское озеро заниматься морскими потехами.

В Немецкой слободе царь познакомился с дочерью виноторговца Анной Монс. Один современник считал, что эта «девица была изрядная и умная», а другой, напротив, находил, что она была «посредственной остроты и разума». Кто из них прав, сказать трудно, но веселая, любвеобильная, находчивая, всегда готовая пошутить, потанцевать или поддержать светский разговор Анна Монс была полной противоположностью супруге царя – ограниченной красавице, наводившей тоску рабской покорностью и слепой приверженностью старине. Петр отдавал предпочтение Монс и свободное время проводил в ее обществе. Не упрочило семейных уз и рождение в 1690 году сына, названного Алексеем.

Петр и Софья

Отношения между двором Петра в Преображенском и официальным двором в Кремле, корректные в первые годы правления Софьи, постепенно, по мере того как взрослел Петр, приобретали оттенок враждебности. Обе стороны зорко следили за действиями друг друга. В Преображенском не остались незамеченными участившиеся появления правительницы Софьи в разнообразных церемониях. 8 июля 1689 года правительница совершила вызывающий поступок – она осмелилась вместе с царями участвовать в соборном крестном ходе. Разгневанный Петр сказал ей, что она, как женщина, должна немедленно удалиться, ибо ей непристойно следовать за крестами. Однако царевна оставила без внимания упрек Петра, и тогда он в состоянии крайнего возбуждения умчался в Коломенское, а оттуда в Преображенское. В окружении Петра вызывало недовольство и то, что в титуле официальных актов упоминалось имя правительницы – «благоверной царевны и великой княжны Софьи Алексеевны». Царица Наталья Кирилловна открыто выражала возмущение: «Для чего она стала писаться с великими государями вместе? У нас люди есть, и они того дела же покинут».

Если в Преображенском на эти действия Софьи смотрели как на попытку приобрести популярность и в конечном счете произвести правительственный переворот, то и в Кремле аналогичные опасения вызывали увеличение численности потешного войска и непрерывные заботы Петра о его вооружении. Оговорим, однако, что сохранившиеся документы не дают основания утверждать, что у Петра в это время проснулось властолюбие и он проявлял такой же интерес к власти, как, скажем, к кораблестроению или военным потехам. Честолюбие на первых порах надо было подогревать, что и делала царица, руководимая советниками, более опытными в политических интригах.

Последнее по времени публичное столкновение Петра с Софьей произошло в июле 1689 года и было связано с торжеством но случаю возвращения Голицына из Крымского похода. Этот поход, как отмечалось выше, не принес славы ни ратным людям, ни их начальнику. Тем не менее Софья не скупилась на награды за сомнительные боевые подвиги, стремясь тем самым заручиться поддержкой стрельцов в надвигавшемся столкновении с Петром.

Петр демонстративно отказался от участия в пышных торжествах. Руководитель похода и другие военачальники, прибыв в Преображенское, даже не были приняты Петром. Эти действия Софья сочла прямым себе вызовом. Она апеллирует к стрельцам: «Годны ли мы вам? Буде годны, вы за нас стойте, а буде не годны – мы оставим государство». Последней частью фразы Софья подчеркивала скромность своих намерений. В действительности в Кремле, как и в Преображенском, велась лихорадочная подготовка к развязке. Она, как это часто бывает в напряженной обстановке, полной тревог и ожиданий, произошла совершенно неожиданно.

В ночь с 7 на 8 августа в Кремле поднялась тревога, стрельцы взялись за ружья: кто-то пустил слух, что потешные из Преображенского идут в Москву. Сторонники Петра среди московских стрельцов, не разобравшись в происходившем, сочли, что стрельцы готовятся не к обороне Кремля, а к походу в Преображенское. Мигом они помчались в резиденцию Петра, чтобы предупредить его о грозящей опасности. Тревога оказалась ложной, тем не менее слух вызвал цепную реакцию.

Петра разбудили, чтобы сообщить новость. Можно представить, какие мысли пронеслись в голове Петра и что он пережил в те недолгие секунды. Промелькнули события семилетней давности – разъяренная толпа вооруженных людей, бердыши, алебарды, пики, на острие которых сбрасывали с крыльца сторонников Нарышкиных. Решение, вызванное страхом за жизнь, было неожиданным – бежать. Бросился в одной рубашке в ближайшую рощу и в ночной тишине пытался уловить гул топота двигавшихся стрельцов. Но было тихо. Лихорадочно соображал, куда бежать. Ему принесли одежду и седло, привели коня, и он всю ночь в сопровождении трех человек скакал в Троице-Сергиев монастырь, за толстыми стенами которого семь лет назад укрывалась Софья.

В зрелые годы Петр был человеком большой отваги, много раз попадал в смертельно опасные переделки. Но в семнадцать лет он оставил жену и мать, кинул на произвол судьбы близких людей и потешных солдат, не подумав о том, что стены Троице-Сергиевой лавры, никем не защищаемые, не могли бы его спасти. Изнуренный долгой скачкой, Петр прибыл в монастырь утром 8 августа, бросился на постель и, обливаясь слезами, рассказал архимандриту о случившемся, прося защиты.

На следующий день из Преображенского к Петру прибыли потешные солдаты и стрельцы Сухарева полка, приехала и мать.

Петр, находясь в Троице, отправил брату Ивану письмо с решением отстранить Софью от власти. «Срамно, государь, при нашем совершенном возрасте тому зазорному лицу государством владеть мимо нас». Далее Петр испрашивал разрешения «не отсылаясь к тебе, государю, учинить по приказом правдивых судей, а не приличных переменить, чтоб тем государство наше успокоить и обрадовать вскоре».

Письмо подводило итоги придворной борьбы и свидетельствовало о торжестве группировки Нарышкиных: Софья объявлялась «зазорным лицом» и в конце сентября была заточена в Новодевичий монастырь. Другим следствием переворота надлежит считать фактическое отстранение от дел слабоумного брата Ивана. Хотя в письме Петр и выразил готовность почитать своего старшего брата «яко отца», но решение всех практических вопросов сторонники Петра взяли в свои руки. К царю Ивану «не отсылались» не только в данном случае, когда формировали новое правительство, но и в последующие годы. Он номинально исполнял царские обязанности вплоть до своей смерти в 1696 году: присутствовал на приемах посольств, участвовал в церковных церемониях, его имя упоминалось во всех официальных актах.

Отстранение Софьи мало что изменило в поведении Петра. Добившись власти, он тут же проявил к ней полное безразличие. Участие в государственных делах он ограничил выполнением сложной и монотонной программы московского дворцового обихода – выходами в подмосковные и столичные монастыри и соборы, присутствием на семейных празднествах. Ничто не свидетельствовало о его стремлении вникнуть в дела управления. Его резиденцией по-старому оставалось Преображенское. По настоянию матери Петр в тяжеловесном царском облачении появлялся в Кремле лишь на публичных церемониях. Участники некоторых празднеств были поражены новшеством, несомненно, исходившим от молодого царя, – тишину нарушала ружейная и пушечная пальба. Но церемонии и празднества Петр оставлял без всяких колебаний, как только заходила речь о марсовых и нептуновых потехах. Одну из марсовых потех царь организовал осенью 1690 года: стрелецкий полк «сражался» против потешных и дворянской конницы. Это противопоставление новых войск старым вошло в обычай, причем стрелецким полкам всегда отводилась роль побежденных. «Бои», не обходившиеся без жертв, чередовались с пирами.

Увлечение марсовыми потехами чередовалось с забавами на воде. Зимой 1692 года царь отправляется в Переяславль. Туда доставляются в огромном количестве продовольствие и материалы для сооружения кораблей. Петр тоже участвует в строительстве корабля. Он так увлекся работой, что уговаривать его прибыть в Москву отправились виднейшие члены правительства – в столицу приехал персидский посол, и присутствия царя в Кремле требовал дипломатический этикет.

В августе корабли пустились в плавание по Переяславскому озеру. Его акватория ограничивала размеры кораблей и возможность маневрирования ими. Петра тянули морские просторы и настоящие корабли. Россия того времени располагала единственным морским портом – Архангельском. Туда в сопровождении многочисленной свиты – бояр, окольничих, стольников и 40 стрельцов в 1693 году отправляется Петр. Здесь он впервые увидел настоящие морские корабли – английские, голландские, немецкие, – доставившие сукна, галантерею, краски. Другие корабли ожидали погрузки мачтового леса, кож, мехов, пеньки, икры. На небольшой яхте Петр впервые совершил непродолжительное морское путешествие.

Поездка к морю в 1693 году носила разведывательный характер. У царя созрела мысль повторить поездку в Архангельск в следующем году, причем было решено более тщательно подготовиться к ней. Здесь был заложен корабль, наблюдение за его достройкой Петр поручил воеводе Федору Матвеевичу Апраксину.

В январе 1694 года умерла мать царя Наталья Кирилловна. Смерть ее выявила две черты характера царя, с которыми мы много раз будем встречаться в будущем: пренебрежение обычаями и стремление пережить горе в одиночестве. 25 января, когда положение царицы стало безнадежным, сын простился с нею и тотчас уехал в Преображенское, где, по свидетельству современников, в уединении скорбел по поводу потери. Отсутствовал он и на похоронах матери. Можно лишь догадываться, сколько пересудов вызвало такое поведение Петра у москвичей. Ранее этого Петр не участвовал и в траурной церемонии похорон своего второго сына Александра, умершего семи месяцев. Если в этом случае отсутствие Петра можно объяснить его неприязнью к жене и нежеланием находиться в обществе ее родственников и близких, то на похороны нежно любимой матери он, несомненно, не явился по иной причине – не желал показывать другим свои слабости. На третий день после похорон он прибыл на могилу и в одиночестве оплакивал ее смерть. Воеводе Апраксину о своем горе Петр сообщил кратко и выразительно: «Беду свою и последнюю печаль глухо объявляю, о которой подробно писать рука моя не может, купно же и сердце».

 

«Компания»

Петр не заглядывал ни в Боярскую думу, ни в приказы. Государством управляли люди из окружения его матери и его самого. Что это были за люди?

В XVII веке среди сподвижников царей первостепенное место обычно занимали их ближайшие родственники. При первом Романове – Михаиле Федоровиче – фактическим главой правительства был властный и энергичный отец царя – патриарх Филарет. В годы правления Алексея Михайловича такую же роль выполнял сначала Борис Иванович Морозов, воспитатель царя, его «дядька», закрепивший свое положение брачным союзом с сестрой жены царя, а затем, после падения Морозова, – Милославские, родственники первой жены царя. При малолетнем Петре возглавлять правительство должны были родственники его матери – Нарышкины, а после женитьбы – представители новой фамилии, с которой он породнился, – Лопухины.

Родственники Петра по линии матери и жены не стали его соратниками. Нарышкины и их сторонники были истреблены во время стрелецкого мятежа 1682 года. Оставшийся в живых брат царицы Лев Кириллович Нарышкин по традиции занимал высокие посты в правительстве, но со смертью сестры оказался на вторых ролях. Он «был человек гораздо посреднего ума и невоздержной к питью, также человек гордый, и хотя не злодей, токмо не склончивой и добро делал без резону». Так о нем отзывался князь Борис Иванович Куракин.

Родственники супруги царя, Лопухины, тоже не выдвинули из своего рода сколько-либо заметных политических фигур отчасти потому, что этот род был ими беден, отчасти вследствие того, что рано женившийся Петр, быстро охладев к супруге, утратил интерес и к судьбам ее родственников.

Боярин оставался боярином, даже если он попадал в опалу и блистательно начатый в Москве жизненный путь завершал воеводой какого-либо окраинного уезда. Опала для него означала ущемление спеси родовитого человека, утрату возможности получить новые пожалования, но не означала полной катастрофы и лишения средств к существованию. Карьера сына такого боярина опиралась на чин и породу отца. У людей, окружавших Петра, не было подобной опоры, традиции преемственности отсутствовали. Меньшиков, не окажись он в компании Петра, в лучшем случае стал бы богатым купцом. Единственным достоянием Меншикова на первых порах были его ум, сметливость, безграничная преданность Петру, умение с полуслова понимать и даже угадывать его желания и прихоти.

Из окружения молодого Петра вышли потом военачальники и дипломаты, инженеры и администраторы. Но все это случилось позже. А пока, в первые годы правления Петра, они вместе с ним были поглощены военными играми, потешными сражениями, маневрами.

Делами управления, руководством работой правительственного механизма были заняты люди старшего поколения. Исключение составлял лишь Лев Кириллович Нарышкин, в свои 25 лет возглавивший Посольский приказ.

Внутренней политикой заправлял боярин Тихон Никитич Стрешнев, по отзыву Куракина, «человек лукавый и злого нраву, а ума гораздо среднего».

Правительство молодого Петра было скудно талантами. Печать этой скудности лежит на поверхности – достаточно перелистать страницы, на которых запечатлено законодательство первых лет царствования Петра – в нем невозможно обнаружить ни программы, ни твердой направляющей руки. Оно плелось в хвосте событий, как-то реагируя лишь на то, что вызывалось потребностями сегодняшнего дня. Выдающимися способностями обладал лишь князь Борис Алексеевич Голицын. По отзыву многократно цитированного Куракина, он был «человек ума великого, а особливо остроты, но к делам неприлежной, понеже любил забавы, а особливо склонен был к питию».

Голицын был главным наставником Петра в те дни, когда царь находился в Троицком монастыре. По советам князя он наносил неотразимые удары своей сестре.

Еще одной средой, поставлявшей Петру приближенных, являлась Немецкая слобода. Из числа торговцев и ремесленников, лекарей и военных Немецкой слободы особой благосклонностью Петра пользовались два человека: шотландец Патрик Гордон и женевец Франц Лефорт. Первый из них выполнял роль военного наставника, он был участником потешных сражений и оказал Петру неоценимую услугу в критические для него дни единоборства с Софьей.

В иной сфере завоевал симпатии Петра Лефорт. В отличие от Гордона, добропорядочного католика и семьянина, в тонкости постигшего военное дело, Лефорт не знал ни одного ремесла. Добродушный великан и остроумный весельчак с изысканными манерами и мягким юмором, Лефорт, более всего любивший удовольствия, был незаменим в веселой компании. «Помянутой Лефорт, – писал о нем все тот же Куракин, – был человек забавной, роскошной, или назвать дебошан французской». Он обладал способностью «денно и ношно» пребывать в забавах, общаться с дамами и непрестанно пить. Лефорт ввел Петра в дамское общество Немецкой слободы и был его поверенным в сердечных делах с Анной Монс.

Близкие Петру люди составляли так называемую «компанию», среди членов которой сложились особые отношения. Употребление царского титула между ними было запрещено. Петра называли по‑русски, по‑латыни, по-голландски в соответствии с его чинами: бомбардиром, капитаном, капитейном, командиром. Петр даже дважды выговаривал Федору Матвеевичу Апраксину за то, что тот, обращаясь к нему, пользовался титулом: «Пожалуй, пишите просто, также и в письмах, без великого». Когда Петр станет контр-адмиралом, то будет требовать от всех, чтобы во время пребывания его на корабле все называли его шаутбенахтом.

В «компанию» царя, помимо Апраксина, входили Меньшиков, Головин, Головкин, Кикин. Особое место в ней занимал князь Федор Юрьевич Ромодановский. Мы видели, что уже в потешных играх начала 90‑х годов Ромодановский фигурировал под именем «генералиссимуса Фридриха». Несколько позже он получил шуточный титул короля – «князя‑кесаря». Все члены «компании», в том числе и Петр, считали себя подданными «князя‑кесаря» и отдавали ему царские почести. В письмах царь называл Ромодановского не иначе как «Konih» или «Sir» и всякий раз в шутливой форме отчитывался перед ним о своих действиях.

Токарь царя Андрей Нартов рассказывает, как однажды между «князем‑кесарем» и его «подданным» – царем возник «конфликт» из‑за того, что Петр не снял шапки перед ехавшим по дороге «князем‑кесарем». Тот пригласил царя к себе, и, не вставая с кресла, отчитал его: «Что за спесь, что за гордость! Уже Петр Михайлов не снимает ныне кесарю и шляпы!»

Наряду с маскарадной должностью «князя‑кесаря» Ромодановский исполнял отнюдь не маскарадные обязанности руководителя Преображенского приказа – учреждения, занимавшегося политическим сыском. Сохранилась наполненная сарказмом, но близкая к истине характеристика князя Ромодановского: «Сей князь был характеру партикулярного: собою видом, как монстра; нравом злой тиран; превеликой нежелатель добра никому; пьян по все дни; но его величеству верной так был, что никто другой». С приведенной характеристикой, исходившей от князя Куракина, вполне согласуется отзыв брауишвейгского резидента Вебера. «Он наказывал подсудимых, не спрашиваясь ни у кого, и на его приговор жаловаться было бесполезно».

К перечисленным свойствам характера «князя‑кесаря» надобно добавить еще одно. Он обладал редчайшим среди современников Петра качеством: руки, запачканные грязным ремеслом, оказывались безукоризненно чистыми, когда дело касалось государственной казны – он сохранил репутацию неподкупного человека, никто никогда не заподозрил его в казнокрадстве. Это последнее качество позволило Ромодановскому сохранить расположение царя до конца дней своих. До кончины «князь‑кесарь» не расставался и с пристрастием к вину. Входящий в его дом должен был отдать дань вкусам хозяина. В сенях гостя встречал хорошо обученный большой медведь с чаркой очень крепкой, настоянной на перце водки в лапе. Чарку он услужливо вручал гостю, и, если тот отказывался принять угощение, медведь срывал с него шляпу, парик, а то и хватал за платье.

В письмах Петр, обращаясь к лицам, принадлежавшим к «компании», называл их попросту, причем степень фамильярности отражала степень близости корреспондента. К друзьям он пишет, как правило, собственноручно, называя их нежными именами. Знаки внимания царь оказывал не только людям, принадлежавшим к его окружению, но и плотникам, бомбардирам, солдатам, шкиперам и иностранным специалистам.

Он безотказно принимал приглашения на семейные праздники от людей, с которыми «служил» в полку или работал на верфи. Особым его расположением пользовались офицеры и солдаты двух гвардейских полков, «между которыми, – как заметил современник, – не было ни одного, кому бы он смело не решился поручить свою жизнь». Гвардейцев царь знал в лицо, многим офицерам давал ответственные поручения, способных быстро продвигал по службе.

Несомненное влияние на формы общения царя с его окружением оказывал экспансивный, подвижный, деятельный характер Петра, которому не свойственны были ни долгое пребывание в одиночестве, ни праздное времяпрепровождение.

Энергии у царя было в излишестве. Он стремился дать ей выход даже во время отдыха. Не случайно Петру нравились те развлечения, в которых он сам мог деятельно участвовать, и он оставался равнодушен к тем из них, в которых ему отводилась роль зрителя или неподвижно сидящего соучастника. Петр, например, не терпел игры в карты, считал это занятие пустым. Вряд ли, однако, более полезным было исполнение обязанностей протодьякона во «всепьянейшем соборе». Но игра в карты предполагала необходимость сидеть, в то время как забавы во «всепьянейшем соборе» сопровождались движением. Петр не проявлял интереса и к театру. То, что происходило на сцене, не трогало его, ибо отводило ему пассивную роль, лишало его возможности непосредственно участвовать в действии. Зато его увлекали фарсовые представления или зрелища, соучастником которых он мог стать сам.

И все же воспитанием и темпераментом общительность царя не объяснить. Власть способна быстро стереть в памяти прошлое, она создает благоприятную почву для высокомерия и надменности. Подтверждение тому – Меньшиков, великолепно овладевший всем арсеналом поведения вельможи, третировавший тех, кто стоял ниже его. С Петром этого не случилось.

Он окружал себя людьми, умевшими быть полезными делу, которому он беспредельно отдавался сам. Сознательно взвалив на себя обязанности капитана и плотника, артиллериста и шкипера, Петр мог их выполнять, лишь общаясь с такими же плотниками и артиллеристами, офицерами и кораблестроителями. У одних он учился, других учил сам. В одиночестве можно было вытачивать на токарном станке безделушки, но непосильно одному человеку соорудить корабль.

Широкий круг лиц, с которыми общался царь, позволял ему отыскивать способных помощников. «Короли не делают великих министров, но министры делают великих королей», – сказал как‑то Петр. Он действительно умел угадывать таланты. В интересах своего класса он сплошь и рядом привлекал любых способных к делу людей, игнорируя их «подлое» происхождение. Вельможей у него мог стать бывший пирожник, шотландец по рождению и лютеранин по вере.

Петра Павловича Шафирова, если верить историку‑любителю, собиравшему в XVIII веке предания о царе и его времени, Петр обнаружил в торговых рядах Москвы, где тот торговал в лавке, принадлежавшей богатому купцу Евреинову. В разговоре выяснилось, что молодой сиделец знал немецкий, французский и польский языки, что он был сыном переводчика Посольского приказа. Шафирова зачислили на службу, он сопровождает царя в его первом заграничном путешествии, позже станет сенатором и вице‑канцлером. Сын крещеного еврея получит звание барона и должность второго человека во внешнеполитическом ведомстве.

Таланты механика‑самоучки Михаила Сердюкова, крещеного калмыка, тоже обнаружил Петр. Он поручит ему реконструировать Вышневолоцкий канал, и Сердюков блестяще справится с заданием, сделает канал доступным для судоходства. Такой же находкой царя был тульский оружейник Никита Демидов, известный строитель уральской промышленности. Согласно некоторым источникам, Демидов, будучи кузнецом, смог починить великолепной работы пистолет, у которого сломался курок, за что был жалован пятью тысячами рублей и поручением от царя выстроить в Туле оружейный завод.

 

К морю

«России нужна вода». Эти слова…стали девизом его (т.е. Петра) жизни.

К. Маркс. Секретная дипломатия XVIII в.

1695 год можно считать переломным в жизни Петра. Позади остались годы военных забав, почти полностью поглощавших его помыслы и энергию. Вспоминая эти годы, Петр писал: «Хотя в ту пору, как трудились мы под Кожуховом в марсовой потехе, ничего более, кроме игры на уме не было, однако эта игра стала предвестницею настоящего дела».

Петр получил в наследие целый комплекс начинаний в экономической, социальной, политической и культурной жизни общества. Их принято называть предпосылками преобразований Петра. Забегая вперед, заметим, что если бы роль Петра ограничилась лишь пассивным созерцанием того, как зародившиеся задолго до него процессы продолжали развиваться, то вряд ли бы его жизнью и деятельностью интересовались художники и поэты, композиторы и сценаристы. В том-то и дело, что Петр не только постиг веление времени, но и отдал на службу этому велению весь свой незаурядный талант, темперамент, упорство одержимого, присущее русскому человеку терпение и умение придать делу государственный размах. Петр властно вторгался во все сферы жизни страны и намного ускорил развитие начал, полученных в наследие. Но, разумеется, веление времени он понимал и осуществлял с точки зрения класса дворян, в интересах абсолютистского государства.

Однако все это – отдаленное будущее. А сейчас Петр жил сегодняшним днем и помышлял об одном: как пробиться к морю. Только что закончившиеся Кожуховские маневры внушили ему уверенность в достаточно высокой боевой выучке русских войск и их способности овладеть морским побережьем. Было решено пробиваться к южному морю.

Подготовка к походу началась в январе 1695 года.

В распоряжении историков нет данных о том, что выбор нового направления военных действий, как и разработка плана похода, принадлежит молодому Петру. Скорее всего, эту мысль ему подсказали военные советники, возможно Гордон. За царем, видимо, оставалось последнее слово – согласиться с планом или отвергнуть его. Петр, активно участвовавший в его обсуждении, согласился.

Оптимизм царя оказался необоснованным, предпринятый 5 августа штурм потерпел неудачу – отчасти из-за того, что артиллерия не пробила бреши в крепостных стенах, а главным образом потому, что отряды штурмовавших действовали несогласованно. Это позволило туркам перегруппировать свои силы для отпора.

Неудача, однако, не привела Петра в уныние. По его повелению войска продолжали засыпать рвы и подводить к стенам траншеи. Как и накануне первого штурма, царь писал: «А здесь, слава богу, все здорово, и в городе Марсовым плугом все испахано и насеяно, и не только в городе, но и во рву. И ныне ожидаем доброго рождения».

Надежды на «доброе рождение» не оправдались и на этот раз. Повторный штурм, предпринятый в конце сентября, опять не принес успеха и сопровождался большими потерями. В начале октября осада была снята, и месяц с лишним спустя русские войска находились уже в Москве. Единственным трофеем похода оказался пленный турок, которого вели впереди шествовавших через Москву войск.

Петр во время похода совмещал обязанности первого бомбардира, обстреливавшего крепость ядрами, и фактического руководителя всей кампании, причем руководителя, проявлявшего нетерпение, – это по его настоянию были предприняты недостаточно подготовленные штурмы.

Урок был тяжелым. До сих пор царю приходилось иметь дело с игрушечными войсками и штурмами игрушечных крепостей. Командиры осаждавших и оборонявшихся войск в промежутке между «сражениями» устраивали веселые пирушки. Теперь шла настоящая война с ее тяготами и жертвами, с ожесточенным сопротивлением противника, который не прощал ошибок. Наступило время для трезвого анализа упущений.

Петр здесь оказался на высоте: его нельзя заподозрить в попытках затушевать неудачу. Напротив, он стремился доискаться до ее подлинных причин. В письмах к друзьям Петр иронически называл первый Азовский поход «походом о невзятии Азова», чем признавал безуспешный исход кампании, обнаружившей множество недостатков и прежде всего слабую инженерную подготовку войск. Взрывы мин оставляли нетронутыми крепостные стены, но зато наносили урон самим осаждавшим. Нуждалась в совершенствовании система управления войсками – штурмы производились разновременно. Оставляла желать лучшего и выучка войск. Лишь подготовка Преображенского и Семеновского полков, сформированных на основе потешных рот, находилась на уровне современных требований. Наконец, у русских не было флота, следовательно, они не могли блокировать крепость и лишить ее гарнизон возможности получать подкрепления.

Легче всего было упорядочить командование войсками. Петр назначил вместо трех равноправных командующих двух военных руководителей и каждому из них поручил управление определенным родом войск. Сухопутные войска передавались в руки генералиссимуса Алексея Семеновича Шеина, а для управления пока еще не существующим флотом Петр призвал своего любимца Лефорта. Ни военных дарований, ни ратных подвигов за ними не числилось. Боярин Шеин сделал обычную в то время придворную карьеру, ни разу не побывав на поле брани. Уроженец самой сухопутной страны в Европе, швейцарец Лефорт, весельчак и балагур, не любил утруждать себя какими-либо заботами. К Азову он прибыл позже всех и раньше всех отправился в Москву, к командованию флотом он так и не приступил. Другими военачальниками царь тогда не располагал. Но в данном случае это и не имело значения, так как фактическим руководителем похода являлся он сам, а Шеин и Лефорт были всего лишь подставными лицами.

В комплектование войск царь ввел новшество – в январе было объявлено, чтобы в Преображенское являлись все, кто имеет желание участвовать во втором походе. Туда потянулись жившие в Москве холопы, которые тут же получали свободу.

Самым трудным делом, прежде всего потому, что оно было совершенно новым, считалось строительство кораблей, причем не мелких судов для перевозки солдат, продовольствия и снаряжения – их строить умели, – а боевых кораблей. Именно здесь, на ответственном участке подготовки похода, и находился царь.

Похоронив в конце января нового, 1696 года своего брата Ивана, Петр в феврале отбыл на верфь в Воронеж, где начал осуществлять поистине великий замысел – в дотоле сухопутной стране создать морской флот. Этот дерзкий вызов стал действительностью много лет спустя.

В начале мая сосредоточенная в Воронеже армия и военный флот в составе 27 судов двинулись на юг. В конце месяца войска заняли под стенами Азова прошлогодние траншеи и начали обстрел города. До штурма крепости дело не дошло – ее судьбу решил флот. Сначала казаки на мелких судах напали на разгружавшиеся турецкие корабли у стен Азова и уничтожили их, а затем в Азовское море вышла русская эскадра. На рейде стояли турецкие корабли с 4 тысячами человек пехоты и запасами продовольствия и снаряжения. Их попытка прорваться к Азову не увенчалась успехом. Крепость оказалась в кольце блокады, и гарнизон принял условия капитуляции. Русское командование поставило непременным условием выдачу ему «немчина Якушки», того самого перебежчика Янсена, по совету которого во время прошлогодней осады турки предприняли удачную вылазку.

Душой осадных работ, блокирования крепости и ее интенсивных бомбардировок был Петр. «Первый бомбардир» бывал на кораблях и в траншеях, стрелял по городу, не страшась появляться на виду у неприятеля. На тревожное письмо сестры, царевны Натальи Алексеевны, до которой дошли слухи, что брат подходил к крепости на расстояние ружейного выстрела, Петр шутливо отвечал: «По письму твоему я к ядрам и пулькам близко не хожу, а они ко мне ходят. Прикажи им, чтоб не ходили. Однако, хотя и ходят, только по ся поры вежливо».

20 июня, на следующий день после выхода турецкого гарнизона из Азова, победу отмечали пиром, во время которого не жалели ни напитков, ни пороха для салютов. Радостной вестью царь делится с московскими друзьями: «Известно вам, государь, буди, – писал он Ромодановскому, – что благословил господь бог оружия ваше, государское, понеже вчерашнего дня молитвою и счастием вашим, государским, азовцы, видя конечную тесноту, сдались. Изменника Якушку отдали жива». Почти в таких же выражениях Петр информирует о победе еще двух московских корреспондентов, каждого из которых он не преминул порадовать захватом «изменника Якушки».

Крепость была почти полностью разрушена, и ее тут же начали энергично восстанавливать, а Петр, уверовавший в силу флота, занялся отысканием удобной гавани. Такой гаванью был избран Таганрог.

Царю, уверовавшему в силу флота, представлялось, что флот, обеспечив ему завоевание Азова, обеспечит и его удержание или даже поможет продвинуться и дальше. Такие планы лелеял царь, возвращаясь из второго Азовского похода в Москву. Боярской думе он составил записку, в которой развивал идеи заселения Азова и постройки флота.

Началось введение новых обременительных повинностей. Для строительства флота были созданы «кумпанства» из светских и духовных землевладельцев, которые, как и следовало ожидать, переложили бремя новых расходов на своих крестьян.

Другая повинность, тоже новая и тоже связанная с овладением Азовом и стремлением утвердиться на морском побережье, состояла в мобилизации трудового населения на сооружение гавани в Таганроге.

Нововведения на этом не кончились. Создание флота вызвало цепь новых распоряжений царя. Флот нуждался в офицерском составе, знающем военно-морское дело, а верфи – в кораблестроителях. Ни тех, ни других в России не было. Петр принимает неожиданное решение – послать за границу стольников для изучения морского дела. Среди 35 молодых людей, включенных в список, 23 носили княжеские титулы. Несколько позже, в декабре 1696 года, царю пришла в голову мысль отправить за границу посольство с поручением собрать широкую коалицию европейских держав против Турции. Помимо решения дипломатической задачи, посольство должно было выполнить ряд других поручений: нанять матросов, капитанов кораблей, корабельных мастеров, закупить пушки, ружья и инструменты. Немедленно началась подготовка к отправлению посольства, получившего название великого. По дипломатическим каналам шла переписка с правительствами стран, через которые должно было следовать посольство и с которыми намечалось вести переговоры. Ассигновались суммы на приобретение дорогих подарков. Комплектовали штат посольства, из архивов извлекали документы о дипломатических отношениях с европейскими державами, вырабатывали инструкции. Одна из инструкций, предназначенная ученикам‑волонтерам, была составлена царем. Программа их обучения предусматривала два цикла. Первый, обязательный для всех волонтеров, имел в виду овладение минимумом военно-морских знаний, то есть кораблевождением, управлением боевыми действиями. Второй цикл, факультативный, рекомендовал овладеть кораблестроением.

Создание флота можно считать второй самостоятельной акцией Петра, причем эта акция оставила глубокий след в жизни страны и потребовала значительно больших жертв от ее населения, чем Азовские походы. Для народа эти жертвы были непомерно тяжелы, и требовали их беспощадно. Пока народ отвечал на это глухим ропотом.

Но, одержимый идеей государственности, царь не щадил и великородных людей, вызывая недовольство даже в их среде. Благородные отпрыски Рюриковичей и Гедиминовичей беспечную жизнь при дворе и обычное для знати продвижение по чинам принуждены были сменить на полное неизвестности путешествие в неведомые края, где предстояло заниматься тяжелым физическим трудом, напрягать ум, отрешиться от удобств, привычных с детства.

 

Путешествия

Границу Голландии, богатейшей страны Европы, славившейся развитой промышленностью и торговлей, Петр пересек в начале августа и сразу же направился в центр кораблестроения – город Саардам. По своему обыкновению быстро ездить Петр опередил посольство и до прибытия последнего в Амстердам имел неделю времени, чтобы обрядиться в платье, какое носили саардамцы, ознакомиться с верфями, осмотреть лесопильные и бумажные мельницы и даже поработать топором. Плотничьи инструменты он купил у одной вдовы.

В небольшом городе царю не удалось сохранить инкогнито. Как ни старался Петр смешаться с толпой мастеровых, одетых, как и он, в красные байковые куртки и холстинные шаровары, его, очень приметного благодаря высокому росту, быстро узнали голландцы, бывавшие в Москве. Каждый шаг царя находился под наблюдением не только любопытных саардамцев, но и других жителей страны, специально приезжавших поглядеть, как русский царь ловко управлял яхтой, или строил мельницу, или сидел в гостях у саардамцев, родственники которых жили в Москве. «Повсюду, – заметил современник‑голландец, – он проявлял необыкновенную любознательность и часто спрашивал о том, что значительно превышало познания тех, к кому он обращался с расспросами. Его тонкая наблюдательность и особый дар понимания не уступали его необыкновенной памяти. Многие поражались особой ловкости его в работе, которой он превосходил иногда даже более опытных в деле людей. Так, рассказывают, что, находясь на одной бумажной мельнице и осмотрев все интересовавшее его, царь взял из рук мастера форму, которой тот черпал бумажную массу, и отлил такой образцовый лист бумаги, что никто другой не сумел бы сделать это лучше».

16 августа 1697 года состоялся торжественный въезд посольства в Амстердам. В свите посольства на второстепенных ролях, облаченный в кафтан, красную рубаху и войлочную шляпу, находился и Петр, прибывший по этому случаю из Саардама. Началась будничная жизнь посольства, работа над осуществлением целей, ради которых царь, его дипломаты и волонтеры совершили такое далекое путешествие.

Не всюду посольству сопутствовал одинаковый успех. Удачнее всего устроились дела с обучением волонтеров кораблестроению. Петр широко пользовался посредничеством Николая Витзена, бывавшего в России и знавшего русский язык. Витзен наряду с должностью амстердамского бургомистра занимал пост одного из директоров Ост‑Индской компании. Это дало возможность зачислить Петра и волонтеров на верфь этой компании. Директора компании распорядились заложить специальный корабль, чтобы «знатная особа, пребывающая здесь incognito», имела возможность ознакомиться со всеми этапами его сооружения и оснастки.

Петр узнал об этом распоряжении, будучи на парадном обеде, устроенном посольству властями Амстердама. Как только кончился фейерверк в честь гостей, Петр высказал желание немедленно отправиться в Саардам, чтобы взять там вещи и инструменты и все это перевезти на Ост‑Индскую верфь. Попытки отговорить Петра от поездки в ночное время не увенчались успехом. Пришлось посылать за ключами от портовой заставы, опускать подъемный мост, беспокоить владельца дома, где квартировал царь.

Корабельному мастерству вместе с царем обучалось еще 10 волонтеров, среди них два человека позже приобретут известность в качестве ближайших сподвижников Петра: Меншиков и Головкин. Александр Данилович Меншиков выполнял обязанности казначея Петра, он присутствовал на приемах, сопровождал царя во время осмотра достопримечательностей.

Конец августа и начало сентября прошли в усвоении мудростей кораблестроения, а 9 сентября был заложен фрегат, полностью сооруженный волонтерами под руководством голландского мастера Поля. Не всем волонтерам оказалась по душе тяжелая работа, необходимость следовать примеру царя, весьма непритязательного и в одежде, и в пище, и в комфорте. Группа русских молодых людей, прибывшая в Голландию несколько раньше Петра, пыталась вернуться на родину, обучившись лишь обращению с компасом, ни разу не побывав на море. Эта попытка была Петром тут же пресечена. Среди некоторых волонтеров велись разговоры, осуждавшие участие царя в постройке корабля. Петр, чьей воле никто не смел перечить в России, велел заковать критиканов в цепи, чтобы потом отрубить их головы. Лишь протест бургомистров, напомнивших царю, что в Голландии нельзя казнить человека без суда, вынудил его изменить решение и вместо казни сослать их в отдаленные колонии.

В середине ноября фрегат «Петр и Павел», над сооружением которого трудились волонтеры, был спущен на воду. Ученики получили свидетельства об овладении мастерством. Аттестат, выданный царю от его корабельного учителя Поля, гласил, что Петр Михайлов «был прилежным и разумным плотником», научился выполнять различные операции кораблестроителя, а также изучил «корабельную архитектуру и черчение планов», столь основательно, «сколько сами разумеем».

Из Голландии Петр в сопровождении 16 волонтеров отправился в Англию. Там он хотел стать кораблестроителем‑инженером, познать тайны теории. Много лет спустя в написанном им самим предисловии к Морскому регламенту Петр подробно объяснил цель своей поездки в Англию.

Под руководством мастера Поля он усвоил все, «что подобало доброму плотнику знать». Поль был превосходным мастером‑практиком, но теории ни он, ни другие голландские кораблестроители не знали, и Петру «зело стало противно, что такой дальний путь для сего восприял, а желаемого конца не достиг». «Для чего так печален?» – спросили однажды Петра. Тот объяснил причину, и присутствовавший англичанин сообщил ему, что в Англии «сия архитектура так в совершенстве, как и другие, и что кратким временем научиться мочно».

11 января 1698 года яхта, на которой находился царь и его спутники, бросила якорь вблизи Лондона.

Большую часть времени из четырехмесячного пребывания в Англии Петр посвятил изучению кораблестроения. Помимо верфей, царь осматривал лондонские предприятия, побывал в Английском королевском обществе, являвшемся центром научной мысли, знакомился с Оксфордским университетом, несколько раз ездил в Гринвичскую астрономическую обсерваторию и на Монетный двор. Царь не довольствовался разъяснениями. Находясь в мастерской знаменитого часовщика Карте, он настолько увлекся техникой изготовления часов, что сам в совершенстве овладел их сборкой и разборкой. Едва ли простое любопытство одолевало Петра, когда он зачастил в Гринвичскую обсерваторию и на Монетный двор. Интерес к астрономии был связан с мореплаванием, а интерес к монетному делу подогревался возможностью использования в России недавно изобретенной в Англии машины для чеканки монет. Знакомясь с техникой чеканки монет, Петр рассчитывал использовать изобретение англичан у себя дома.

В Англии, как и в Голландии, Петр сохранял инкогнито. Это, однако, не помешало ему значительно расширить круг знакомых. Состоялось несколько неофициальных встреч с английским королем. Среди людей, с которыми царь установил контакты, было немало знаменитостей. Первой из них надлежит считать Исаака Ньютона. Прямых свидетельств, подтверждающих встречу двух великих людей современности – ученого и государственного деятеля, – источники не сохранили, но историки считают такую встречу вполне вероятной, ибо Ньютон управлял Монетным двором как раз в то время, когда его много раз посещал Петр. Знакомство с известным английским математиком Фергарсоном и переговоры с ним завершились согласием Фергарсона переехать в Россию. Знания математика использовались сначала в Навигацкой школе, а затем в Морской академии. Царь позировал ученику Рембрандта, известному художнику Готфриду Кнеллеру, написавшему его портрет.

Портрет уместно сравнить с описанием внешности царя, сделанным почти одновременно, в том же году: «Царь Петр Алексеевич был высокого роста, скорее худощавый, чем полный; волосы у него были густые, короткие, темно‑каштанового цвета, глаза большие, черные с длинными ресницами, рот хорошей формы, но нижняя губа немного испорченная; выражение лица прекрасное, с первого взгляда внушающее уважение. При его большом росте ноги показались мне очень тонкими, голова у него часто конвульсивно дергалась вправо».

Завязались знакомства и с представителями церковного мира. Обнаружив основательную осведомленность в священном писании, Петр, однако, во время бесед с представителями духовенства интересовался не столько вопросами богословия, сколько выяснением отношений между церковной и светской властью в Англии. В голове царя, видимо, созревали планы церковной реформы в России, к осуществлению которой он приступил вскоре после возвращения из заграничного путешествия.

Петр установил связи с людьми, относившимися к среде, хорошо ему известной по Немецкой слободе в Москве. Это были купцы. С ними он вел переговоры о предоставлении права монопольной торговли табаком.

Табак в России до Петра считался «богомерзким зельем», и его потребители подвергались жестокому наказанию: им вырывали ноздри, их били кнутом. Постепенно, однако, число курильщиков росло, закурил и сам царь. Преследование курильщиков прекратилось, и Петр сначала объявил продажу табака казенной монополией, а находясь в Лондоне, продал эту монополию английским купцам.

25 апреля 1698 года Петр покинул Англию и вернулся в Голландию, где на него обрушились новости одна огорчительнее другой.

В марте среди стрельцов четырех полков, посланных из Азова к западным рубежам, вспыхнуло восстание: 175 стрельцов направились в Москву с жалобами на тяжесть службы, задержку жалованья и наступившую вследствие этого «бескормицу». Это событие вызвало в правительственных кругах переполох. Растерянность усугублялась тем, что от царя долгое время не было писем – наступившее половодье задержало почту. В столице поползли слухи о гибели Петра.

Конфликт со стрельцами правительству удалось уладить 4 апреля: им выдали задержанное жалованье, и они возвратились в полки. Ромодановский отправил донесение об этом Петру 8 апреля. Почта находилась в пути от Москвы до Амстердама свыше полутора месяцев, и Петр распечатал пакет только 25 мая. Содержание пакета вызвало у царя чувство досады на то, что его друзья в столице поддались панике, и на то, что эта паника помешала им произвести розыск: «А буде думаете, что мы пропали (для того, что почты задержались), и для того, боясь, и в дело не вступаешь… Я не знаю, откуды на вас такой страх бабей!» Царь упрекал Ромодановского в трусости, объяснил причину задержки почты, но закончил письмо миролюбиво: «Пожалуй, не сердись, воистинно от болезни сердца писал».

Петр вместе с посольством выехал из Амстердама 15 мая. Его путь в Вену лежал через Лейпциг, Дрезден и Прагу. В Дрездене царь задержался на несколько дней, чтобы осмотреть достопримечательности столицы Саксонии.

Возвращение царя в столицу 25 августа 1698 года прошло незаметно, без торжественной встречи. Петр навестил Гордона, побывал у своей фаворитки Анны Монс и отправился в Преображенское. С супругой, у которой еще теплилась слабая надежда на восстановление добрых отношений, он видеться не пожелал.

 

Возвращение. Бороды

Весть о прибытии царя разнеслась по столице лишь на следующий день. В Преображенское прибыли бояре, чтобы приветствовать его с благополучным возвращением. Здесь произошло событие, поразившее поздравителей: царь велел подать ножницы и самолично стал обрезать бороды у бояр. Первой жертвой царского внимания стал боярин Шеин, командовавший верными правительству войсками, разгромившими стрельцов. Расстался с бородой «князь‑кесарь» Ромодановский, затем очередь дошла до других бояр.

Через несколько дней операция с обрезанием бород была повторена. На этот раз ножницами орудовал не сам царь, а его шут. На пиру у боярина Шеина под общий хохот он подбегал то к одному, то к другому гостю и оставлял его без бороды. Этому, казалось бы, ничтожному изменению внешности русского человека суждено будет сыграть немаловажную роль в последующей истории царствования Петра.

Культ бороды создавала православная церковь. Она считала это «богом дарованное украшение» предметом гордости русского человека. Патриарх Адриан, современник Петра, уподоблял безбородых людей котам, псам и обезьянам, а брадобритие объявил смертным грехом.

Несмотря на осуждение брадобрития, отдельные смельчаки и модники все же рисковали брить бороды еще до принудительных мер Петра. Однако окладистая борода, как и полнота, считалась признаком солидности и добропорядочности. Князь Ромодановский, узнав, что боярин Головин, находясь в Вене, щеголял в немецком костюме и без бороды, с негодованием воскликнул: «Не хочу верить, чтобы Головин дошел до такого безумия!» Теперь у Ромодановского отрезал бороду сам царь.

И все же в придворной среде с бородой расстались сравнительно легко. Но Петр возвел преследование бороды в ранг правительственной политики и брадобритие объявил обязанностью всего населения. Крестьяне и горожане ответили на эту политику упорным сопротивлением. Борода станет символом старины, знаменем протеста против новшеств.

Заключение

Вслед за этим началась эпоха «активного» царствования Петра и самых известных его реформ. Благодаря силе своего характера, и, возможно, условиям, в которых он находился в ранние годы своей жизни, в России появился правитель, способный не просто «поднять ее на ноги», но и завоевать для нее мировой авторитет. Впечатления, полученные в детстве, как ни что другое отразились во взглядах молодого Петра на управление государством и политические задачи. Важным было навсегда искоренить ситуации, подобные тем, что происходили перед приходом его на трон. В этих целях создана регулярная армия (на это не могли не повлиять расправы стрельцов над Нарышкиными и «изменниками-боярами»).

Увлечения боями потешных войск и морским делом послужили залогом успеха в Азовском походе (пусть даже и не с первого раза). Но главной чертой, позволившей Петру добиться намеченных целей, я считаю его трудолюбие. Он много учился различным ремеслам, применял полученные знания на деле, стремился привлечь к обучению товарищей и соотечественников, причем добивался качественных, закрепленных практикой навыков.

Привычка общаться с подчиненными на равных, говорить на простонародном русском языке помогла закрепиться доверительному и уважительному отношению к нему населения.

«Русская страна страшная, Петер... Ее, как шубу, - вывернуть, строить заново...», - сказал когда-то Петру Лефорт. Вот и взялся за эту шубу царь. Да и вывернул. Наизнанку.

Еще из раздела История:

• Доклад: Гладиаторы
• Реферат: Движения декабристов
• Реферат: Арбат
• Учебное пособие: Связь экономической истории с историей экономической политики
• Курсовая работа: Культурницька діяльність єврейських громад в Україні в середньовіччі
• Реферат: Евакуація і мобілізація Вінничини в роки Великої Вітчизняної війни
• Контрольная работа: Реформы 60-70-х ХІХ века в Беларуси

---