Философия: Философия Р. Оуэна, Курсовая работа

Содержание

Введение

1. Роберт Оуэн и его представление об иррациональном обществе

2. Разумная система иррационального общества Р. Оуэна

3. Путь Р. Оуэна для достижения "царства социализма"

5. Предпосылки образования иррационального общества и его основные принципы

6. Проблема иррационального общества

7. Попытки Р. Оуэна улучшить общество

Заключение

Список литературы


Введение

Имя Роберта Оуэна достаточно известно; но с ним в большинстве случаев связано представление о каком-то чудаке, растратившем все свое состояние на неудачные попытки к достижению всеобщего человеческого счастья. Жил и действовал он в то время, когда только начал складываться наш современный индустриальный строй; многие из реформ, которые он первый наметил и за которые боролся, сейчас вошли уже в жизнь и лежат в основании ныне преобладающих в ней течений. Но за ним следовало столько блестящих деятелей, наполнивших мир "шумом своего имени", что память об этом человеке как-то потускнела и имя его, одного из благороднейших друзей человечества, стало отходить на второй план.

Все свое состояние и всю свою долгую жизнь он отдал делу облегчения участи трудящихся классов. Сам работник с детского возраста, чрезвычайно даровитый, энергичный и практический человек, к тому же один из первых знатоков фабричного дела в Англии, - Роберт Оуэн был человеком, знавшим до тонкости то самое дело, которому он служил с таким самоотвержением, с такою верою и непреклонной энергией. Он сам жил среди народа, и ему хорошо были знакомы его страдания, происходившие от невежества и бедности, и против этих двух главных зол он боролся до конца своей жизни. Многие из попыток Оуэна были неудачны; но ни насмешки, ни порицания его врагов не могли сбить его с раз избранного им пути, и он оставался верен своей задаче до последнего дня своей долгой жизни.

Нравственный облик Роберта Оуэна до того привлекателен своею правдивостью, добротою, каким-то "благодатным, светлым спокойствием", что, помимо всех его заслуг как общественного деятеля, на его личности невольно останавливаешь взгляд как на одном из лучших современных воплощений истинного христианина. Применяясь к ходячему шаблону, Роберта Оуэна нельзя назвать великим человеком или великим деятелем, игравшим крупную роль на одном из тех видных поприщ, которые обыкновенно составляют достояние истории. Он посвятил себя самой неблагодарной деятельности, явившись в свое время единственным защитником только что народившегося рабочего класса, и понятно, что его ожидали на этом поприще частые неудачи и разочарования. Но главный интерес такой жизни заключается не в достигнутых успехах, не в блеске славы, а в верном служении высокому идеалу и в непреклонных попытках к его достижению.

В данной работе будет описана и проанализирована деятельность Роберта Оуэна, его стремление к организации другого, незнакомого общества, его попытки создать гуманизм и всеобщий достаток.

На примере созданной им колонии будут рассмотрены основные идеи, которые на первый взгляд могут показаться революционными. Но они только всего лишь опередили время…

В работе будут рассмотрены система Оуэна, его деятельность, его основные работы, проблемы создания иррационального общества и итоги его деятельности.

Роберт Оуэн не столько теоретик, сколько практик, поэтому его деятельность достаточно проблематично отнести к какой-либо одно сфере деятельности.

Можно лишь отметить, что хотя и многие его современники считали его фанатом и утопистом, но тем не менее, его идеи не умерли вместе с ним, он заложил основу рабочего движения, и хотя он был против революционных методов, что естественно - ведь он предприниматель, который a priori не может быть деструктивной личностью и нести разлад в свою деятельность.

Вышедший сам из рабочей семьи, он смог добиться многого исключительно благодаря своим заслугам - своему трудолюбию, природному уму и дальновидности. Побывав на разных должностях - от рабочего до управляющего фабрикой - он мог с разных позиция взглянуть на производство, оценить взаимосвязь между такими аспектами жизни человека как работа, общество, дом, семья, воспитание, нравственность и мораль. Богатая начитанность позволила ему установить причинно-следственную связь между всеми аспектами общества и выработать свою методику общества, которое непременно должно привести к светлому будущему.


1. Роберт Оуэн и его представление об иррациональном обществе

Роберт Оуэн родился 14 мая 1771 года в маленьком городке Ньютауне в графстве Монтгомери в Уэльсе; он был младшим из семи человек детей. Отец его был седельником и, кроме того, содержал деревенскую почтовую контору. Его мать была дочерью мелкого фермера, из окрестностей того же Ньютауна.

Насколько известно, Роберт Оуэн был в детстве чрезвычайно бойким, даровитым мальчиком. Еще до пяти лет он стал посещать местную школу и поражал учителя своей любознательностью: он был самым прилежным учеником. Как все рано развивающиеся дети, Оуэн проявил большую страсть к чтению; книгами снабжали его местные пастор, доктор и стряпчий. Он поглощал их с жадностью и скоро истощил всю местную библиотеку. В числе книг, прочитанных им за это время, были самые разнообразные, начиная с "Робинзона Крузо" и романов Ричардсона и кончая тяжелыми богословскими трактатами.

У Роберта был старший брат, также седельник, как и его отец, занимавшийся своим ремеслом в Лондоне; к старшему брату родители и решили отправить мальчика, когда ему минуло десять лет.

Он встретил радушный прием в семье своего брата в Лондоне, но провел у него только шесть недель. По просьбе друзей его отца мальчика взял учеником в свою лавку крупный торговец сукнами и шерстяным товаром Мак-Гуффог, живший в Стамфорде, в графстве Линкольншир.

Здесь Оуэн приучился к аккуратному, методическому ведению дела и приобрел много практических сведений, пригодившихся ему впоследствии; но что было еще важнее для ученика, - в доме его хозяина находилась довольно богатая библиотека, которою Роберт мог свободно пользоваться. Дело в лавке было сравнительно легкое, с десяти до четырех часов; так что он мог посвящать чтению по пять часов в день. Вблизи города находился чудный Борли-Парк, и прогулки по его тенистым аллеям с книгою в руках были лучшим летним удовольствием для мальчика.

По окончании срока своего ученичества Оуэн оставил Стамфорд, хотя сильно полюбивший его хозяин и удерживал мальчика у себя. Но ему хотелось посмотреть свет, и, кроме того, побывав у разных хозяев, он мог лучше ознакомиться со своим делом. Получив от своего старого хозяина самый лучший аттестат, Оуэн первым делом отправился в Лондон, к своему брату. В это же время он побывал и в родном Ньютауне; по его словам, не только родные, но и все жители маленького городка, знавшие его в детстве, чрезвычайно обрадовались ему.

После этого он поступил в большой оптовый склад шерстяных изделий Флинта и Пальмера в Лондоне. Это был один из самых известных в городе торговых домов, стоявший на Старом лондонском мосту, еще в то время застроенном зданиями. Работа здесь была достаточно тяжелая, хотя оплачивалась относительно прилично. Приказчики должны были являться в лавку уже к восьми утра, а в весенние месяцы торговля иногда продолжалась и после десяти вечера; но работа на этом еще не кончалась, так как служащие должны были привести в порядок и положить на место все куски материи, развернутые перед покупателями в течение дня. Таким образом, они иногда уходили из лавки только в два часа утра. Кроме приказчиков в этой поистине каторжной работе принимали участие и молодые девушки. Вдобавок ко всему от служащих требовалось, чтобы они являлись перед покупателями не иначе как при полном параде и не пренебрегали тонкостями довольно сложных куафюр (причесок) того времени.

Совершенно измученный такой непосильной работой, Роберт обратился к своим родным с просьбой похлопотать для него о другом месте и в начале лета получил приглашение на место приказчика в большой оптовый склад шерстяных изделий Саттерфильда в Манчестере. Заработная плата здесь была почти в два раза больше чем на предыдущей работе, кроме того, предоставлялась возможность пользоваться всем готовым. Четырнадцатилетний мальчик с радостью ухватился за это предложение и тотчас же переселился в Манчестер, где ему пришлось провести несколько знаменательных лет, имевших решающее влияние на всю его жизнь. Как и раньше, старые хозяева удерживали его и расстались с ним с сожалением.

Вообще Роберту Оуэну, все время пока он служил у других, весьма везло на хозяев; везде любили и ценили этого мальчика как отличного, исполнительного работника; ценили также его открытый, кроткий нрав и исполненное скромности достоинство, с которым он держал себя. Всех общавшихся с ним - и в этом, пожалуй, заключается тайна его первых успехов в жизни - невольно привлекала к себе эта открытая, благородная натура, чуждая всякой лжи и зависти, полная энергии и одновременно детски простая. Нужно полагать, судя по некоторым местам его автобиографии, что основные черты характера Роберта Оуэна под влиянием перечитанных им с раннего детства книг богословского содержания, полных противоположных взглядов разных сект, уже сложились в это время и что основная идея, проникавшая всю его жизнь: о первостепенном значении человеческого братства, взаимопомощи и любви, - уже твердо укоренилась в его уме в эти первые годы его молодости.

Немалое воспитательное значение для Роберта Оуэна имело и то обстоятельство, что в эти юные годы ему приходилось сталкиваться со множеством людей самых разнообразных характеров и положений в обществе. В Стамфорде у Мак-Гуффога это был высший класс земельной аристократии; лавка на Лондонском мосту посещалась обыкновенными уличными покупателями - рабочими и небогатыми горожанами; в Манчестере у Саттерфильда Оуэн видел купцов, фабрикантов и фабричных рабочих. Неудивительно, что при его врожденной наблюдательности он успел в ту пору жизни, когда многие сидят на школьной скамье, приобрести уже значительный запас житейской опытности и познакомиться с нравами и характерами людей разных сословий.

До 1770 года промышленность Англии развивалась медленно. Иностранная торговля была незначительна; свирепствовал запретительный тариф; контрабанда распространилась повсюду, и главными предметами вывоза были не мануфактурные изделия, а сырые продукты: шерсть, зерно и т.п. При отсутствии сколько-нибудь значительной иностранной торговли главный заработок населения страны почти всецело зависел от внутреннего рынка; и так как везде преобладал ручной труд, то увеличение спроса на рабочие руки шло рядом с приростом народонаселения. За исключением периодически повторявшихся неурожаев и повальных болезней, никаких потрясений промышленная жизнь того времени не испытывала. Производство и потребление почти уравновешивали друг друга, а накопление капиталов происходило медленно, и распределялись они между множеством мелких хозяев. Спекуляции почти не существовало, так как не появлялось ни новых товаров, на которых можно было бы спекулировать, ни новых рынков для конкуренции, и случаи быстрого обогащения встречались чрезвычайно редко.

Время с 1778 по 1803 год было лучшим периодом для ткачей и прядильщиков. Ручные машины, заменившие прежнюю самопрялку, распространились по фермам и хижинам, для них сделали пристройки; ткач не ощущал недостатка в материале, и работа его шла безостановочно. На бумажные изделия был повсюду громадный спрос. Все трудились дома и имели хорошие заработки, пока не появились громадные фабрики с их приводимыми в движение паром станками, которые сразу поглотали всю эту домашнюю промышленность.

Громадным паровым бумагопрядильням с их сотнями и тысячами рабочих предшествовали маленькие фабрики, рассеянные в разных местах Англии по берегам речек и ручьев, среди ферм и деревень. Здесь первое время работали только прядильные станки Аркрайта, приводимые в движение водой. Мелкие хозяева таких фабрик всю ткацкую работу выдавали на руки по деревням и фермам, и до применения паровой машины Уатта и ткацкого станка Аркрайта производство все еще сохраняло домашний характер.

Начало переходу от домашней формы производства было положено четырьмя великими изобретениями. В 1770 году Джемс Хэргривс, ткач из Блэкборна, взял привилегию на свою прялку Дженни, состоявшую из рамы с несколькими веретенами, на которой сразу прялось несколько нитей вместо одной, как в старинной ручной самопрялке с колесом. Хэргривс сначала применил свою машину только у себя дома и нашел, что производительность труда увеличилась против прежнего в восемь раз. В 1771 году Аркрайт устроил, прядильную фабрику в Кромптоне на реке Дервент, где работали упомянутые уже его прядильные водяные станки. Через несколько лет (к 1779 году) оба эти изобретения были вытеснены станком Кромптона, тоже прядильщика, сына мелкого фермера, проживавшего близ Болтона. В его машине, называемой у нас мюль-машиной, были соединены принципы двух предыдущих изобретений, откуда и произошло ее народное английское прозвище themule, то есть муль, выражающее ее смешанное происхождение. Это изобретение сразу увеличило до громадных размеров производительность работы; мюль-машина Кромптона, сохранившая свои основные черты, составляет главную принадлежность и современной бумагопрядильной фабрики, где часто на одном станке, под наблюдением одного рабочего, действует до 12 тысяч веретен. Это изобретение дало громадный толчок развитию бумагопрядильного производства, и к 1811 году в Англии уже работало более 4 1 /2 миллиона веретен. Кромптон же, подобно многим изобретателям, умер в бедности (в 1827 году).

Но эти три машины только увеличили до неслыханных размеров производство пряжи из сырого материала; теперь требовалась машина, которая могла бы поспевать за ними, перерабатывая пряжу в ткань. В 1785 году кентский пастор Картрайт взял привилегию на механический ткацкий станок. Хотя станок и подвергался с тех пор многим усовершенствованиям и вошел в большое употребление только после 1813 года, но во всяком случае принцип был найден, и машина Картрайта вместе с прядильным станком Кромптона способствовала окончательному уничтожению домашней системы производства, еще державшейся некоторое время в ткацком деле. Паровая машина Джеймса Уатта нанесла домашнему производству последний удар. Привилегия на нее была взята в 1769 году; вначале она употреблялась в копях вместе с насосами для выкачивания воды из шахт, но с 1785 года уже получила применение и на бумагопрядильнях. Хозяева фабрик сразу заметили преимущество пара над водяным колесом, и паровая машина стала быстро заменять его; через пятнадцать лет производство паровых машин утроилось, а к 1810 году, через 30 лет после того как был пущен в ход первый станок Аркрайта, в Англии уже дымились высокие трубы 600 бумагопрядилен, общий тип устройства которых сохранился повсюду и теперь.

Кроме бумагопрядения, все перечисленные машины с разными новыми приспособлениями получили применение и в остальных отраслях, занимающихся производством тканей. Маленькие прядильни и ткацкие, ютившиеся по берегам рек и ручьев, среди ферм и деревень, стали быстро исчезать, уступая свое место громадным фабрикам с сотнями и тысячами закупоренных в них рабочих; фабрики эти часто открывались в городах или давали начало новым городам, выраставшим около них, и не зависели, как прежде, от близости воды, служившей движущей силой. Народившиеся хозяева нового типа изо всех сил спешили с устройством паровых фабрик, которые росли как грибы. Торговцы, прежде не занимавшиеся производством и скупавшие пряжу у сельских жителей, стали организовывать теперь большие мастерские и старались сосредоточить около них как можно больше ткачей, причем они уже сами выдавали пряжу рабочим. Вскоре после этого работники почувствовали всю разницу между старой и новой системами. Раньше они сами покупали пряжу, из которой должны были ткать, и являлись собственниками сработанной ткани; они сами были маленькими хозяевами. При новом же порядке рабочие очутились в полной зависимости от торговцев и фабрикантов. Вначале заработки их действительно повысились, потому что вследствие сразу увеличившегося производства увеличился и спрос на рабочие руки. Но это продолжалось недолго. Машина скоро оставила без дела многих искусных работников, которых заменили приставленные к ней женщины и дети; вместе с этим она поставила их в полную зависимость от хозяина-капиталиста и повела к неслыханной до сих пор конкуренции в труде.

В некоторых отраслях фабричного производства работа детей являлась совершенной необходимостью, но отцы неохотно отпускали их на фабрики. Новые фабриканты, однако, вышли из этого затруднения, обратившись в рабочие дома, рассеянные по всей Англии, откуда и набирали потребное число учеников из числа призреваемых там детей нищих и незаконнорожденных. Их покупали, как товар, и гнали, как скотину, толпами к месту назначения; дальновидное начальство рабочих домов, весьма довольное случаем избавиться от них, выговаривало при этом, чтобы в числе так называемых учеников забиралась известная часть больных и идиотов. Когда эти дети достигали наконец той фабрики, где они должны были проработать всю свою жизнь, их поселяли в наскоро сколоченные бараки; их пища была самая плохая и часто выдавалась в недостаточном количестве; на одних и тех же кроватях спало по две смены, так что пока одни спали, другие работали на фабрике, а возвратившись с работы, тотчас же бросались в постели, еще не успевшие остыть. Эти несчастные дети, конечно, не в состоянии были сами позаботиться о себе; не имея ни близких, ни родных, они находились в полной власти у тех людей, которые смотрели на них как на простые орудия труда. Их не только держали впроголодь, но жестоко били, если они засыпали на работе, и благодаря такой каторге они умирали как мухи. В Англии существует целая литература, посвященная описанию этих невероятных ужасов, почти не имеющих себе равных в ее истории и позорящих тот период, который положил начало ее промышленному величию. Но все это оставалось незамеченным обществом, пока между несчастными детьми не распространились повальные болезни, так что новые фабрики с их поселками постепенно стали превращаться в очаги заразы, грозившей ближайшему населению.

В 1796 году в Манчестере был учрежден Санитарный совет, куда д-р Персиваль представил свой доклад о состоянии рабочих на фабриках, которые вырастали в то время повсюду как грибы.

Этот доклад д-ра Персиваля, представляющий собою важный исторический документ, бросает свет на ту обстановку, в которой зарождалась наша современная фабричная система. Он обнаруживает, что эта система при самом возникновении своем не только совершенно игнорировала благосостояние народных масс, но являлась рассадником болезней и нравственного растления и что люди, получавшие громадные выгоды от ее функционирования, оставались, за немногими исключениями, безучастными свидетелями порождаемых ею зол, не делая со своей стороны ничего, чтобы воспрепятствовать их распространению. Громадная, многолетняя фабричная агитация в Англии, выросшая потом в целую систему фабричных законов, которые послужили образцом для всех государств Европы, началась, можно сказать, с появления этого документа; и в нем заключались указания почти на все те дурные стороны фабричного производства, борьба с которыми продолжалась до последнего времени.

Либеральные фабриканты, на поддержку которых надеялся д-р Персиваль, не вполне оправдали его ожидания. Предстояла сильная борьба с хозяевами, утверждавшими, что так как капитал в деле - их неотъемлемая собственность, то они имеют полное право распоряжаться им по своему усмотрению, без всякого вмешательства посторонних лиц, преследующих разные сентиментальные фантазии; что если они получают большие барыши, то принимают на себя и громадный риск, и что всякое вмешательство, способствующее увеличению расходов, ведет лишь к торжеству иностранных конкурентов. Нашлись даже доктора, которые не постыдились свидетельствовать, что работа на фабриках не только не вредит здоровью детей, но, напротив, укрепляет его и способствует их развитию. Между самими рабочими усиленно распространялось мнение, что всякое обязательное сокращение рабочих часов, являясь, кроме всего прочего, нарушением их личных прав, повело бы только к сокращению их заработков.

"А между тем фабричная работа по самому существу своему не была в то время особенно привлекательна. Индустриализм только что начал тогда в Англии приходить в силу, и первый принцип, приложенный им к делу, был - эксплуатация рабочих сил посредством капитала. Разумеется, работникам не было сладко от этого, и на фабрики шли люди только оттого, что им было некуда деваться. Понятно, что такие люди, принимаясь за фабричную работу при таких обстоятельствах, не обнаруживали слишком большого усердия к своему делу. Они знали, что как ни работай, а все-таки много не получишь с хозяина, который только и норовил, чтобы выжать из работника сколько можно больше выгоды для себя. Вследствие таких понятий и такого порядка вещей установились почти повсюду враждебные отношения рабочего класса к подрядчикам и заводчикам, и обратно. Хозяин смотрел на своих работников как на вьючных скотов, которые обязаны за кусок насущного хлеба работать на него до истощения сил; работники, в свою очередь, видели в хозяине своего злодея, который истощает и мучит их, пользуется их трудами и не дает им ни малейшего участия в выгодах, ими же ему доставляемых. Само собою разумеется, что не везде в одинаковой степени проявлялась эта неприязнь, потому что не все хозяева с одинаковым бесстыдством эксплуатировали работников; но основа взаимных отношений между теми и другими везде была одинакова. "[1]

Убедившись в существовании такого порядка, Роберт Оуэн сразу решил, какой ему держаться стороны, и наметил всю свою дальнейшую деятельность. Будучи натурой высокогуманной и придерживаясь воззрений, отличавшихся самою широкою терпимостью, он был неспособен к мерам насильственного характера. Оуэн ясно сознавал существующее зло, и все его сочувствие было на стороне страждущих; но многие из его планов по улучшению быта рабочих были рассчитаны на добровольное содействие лиц, заинтересованных в фабричном деле, и в этом скрывается корень многих из его неудач. Тем не менее, при ином образе действий, ввиду господствовавшего тогда в Англии настроения умов и расклада политических партий, вряд ли бы Оуэну удалось сделать и одну десятую долю того, что им действительно сделано для улучшения быта рабочих. Он ясно сознавал, что главные источники зла заключались в невежестве рабочих, в их беспомощности, происходившей от разрозненности, которою часто пользовались алчные хозяева, и в той величайшей несправедливости, что благами, проистекавшими от новых открытий в области точных наук и техники, пользовались не все люди, а только известное меньшинство. Проникнутый сознанием этих несправедливостей, он решился посвятить все свои силы борьбе с ними.

По делам фабрики Оуэну часто приходилось бывать в Шотландии и между прочим в Глазго, уже тогда большом промышленном городе на реке Клайд. В одну из таких поездок он совершенно случайно познакомился с молодой девицей, мисс Дейл, дочерью одного из богатейших глазговских фабрикантов, пользовавшегося, кроме того, за свое благочестие большим уважением между сектантами округа. В разговоре при их первой встрече мисс Дейл спросила Оуэна, видел ли он водопады на Клайде и находящуюся там фабрику ее отца, и, получив отрицательный ответ, предложила дать ему рекомендательное письмо к своему дяде, управляющему бумагопрядильней.

Случайно начавшееся знакомство между молодыми людьми продолжалось. Неясно, кому принадлежала тут более активная роль (некоторые из биографов утверждают, что мисс Дейл с первого раза решила, что Роберт Оуэн будет ее мужем), тем более что Роберт Оуэн отличался тогда большою робостью в обращении с женщинами, которые, по его словам, были известны ему исключительно “как покупательницы”,- но только молодые люди понравились друг другу, и этот роман из фабричного мира, начавшийся для Оуэна так неожиданно, завершился его браком с мисс Дейл и приобретением, в компании с другими лицами, нью-ланаркской фабрики ее отца.

Хотя Оуэн и получил согласие мисс Дейл, но ему до сих пор не приходилось видеть ее отца. Он решил, что лучшим предлогом для такого свидания будут переговоры о покупке Нью-Ланарка, который Дейл, человек уже весьма преклонных лет и занятый многими делами, не прочь был продать. Роберту Оуэну было в это время 26 лет, но он выглядел гораздо моложе. Старик отнесся вначале очень недоверчиво к его предложению, посчитав его аферистом; но, убедившись, что за Оуэном стоят весьма солидные капиталисты и крупные фабриканты, взглянул на дело серьезнее и после непродолжительных переговоров согласился уступить Нью-Ланарк за предложенную Робертом Оуэном цену в 600 тысяч, с рассрочкою платежа на 20 лет. Покупка состоялась в 1797 году, и Роберт Оуэн, в качестве товарища, участвующего в девятой части прибылей, и с жалованьем в 10 тысяч, стал во главе дела, которому посвятил 30 лет своей жизни и свои лучшие силы. Вопрос о браке с мисс Дейл, перемешанный со всеми этими деловыми переговорами, получил свое разрешение несколько позже. Старик все еще продолжал противиться. В деревне Нью-Ланарк, купленной вместе с фабрикой, был дом, в котором дочери м-ра Дейла проводили летние месяцы. Покупатели просили бывшего хозяина пользоваться им по-прежнему; Оуэн, вступив в управление фабрикой, имел возможность часто видеться со своей возлюбленной и даже гулять с нею и ее сестрой по очаровательным окрестностям. Прослышав об этом, неумолимый отец потребовал было, чтобы дочери его переехали из Нью-Ланарка; но в конце концов все затруднения как-то исчезли, и брак совершился там же в 1797 году. Роберт Оуэн потом тесно сошелся со своим тестем и сделался одним из самых близких его друзей, несмотря на их полное различие в религиозных взглядах. Давид Дейл стоял во главе более чем 40 разных диссентерских общин Шотландии; Оуэн считал, что в основании верований всех этих различных сект лежало одно и то же заблуждение; но их частые споры благодаря взаимному уважению и убеждению в искренности друг друга никогда не переходили в раздражение и не порождали охлаждения между ними. Расходясь в религиозных вопросах, они близко сходились во всем, что касалось улучшения быта рабочих на фабриках, и Дейл многое сделал в этом направлении.

Бумагопрядильная фабрика в Нью-Ланарке считалась одной из старейших в Шотландии. Она была устроена здесь в 1785 году главным образом из-за возможности использовать водяную силу, так как паровые машины тогда еще не применялись.

Прежний хозяин потратил немало сил на свою нью-ланаркскую фабрику, но все это не привело ни к чему. Репрессивные меры, обыкновенно принимаемые в таких случаях, штрафы, расчет, уменьшение жалованья нисколько не поправляли дела. Рассчитанные за лень работники уходили, ничуть не жалея о покинутом месте, где ничто их не привлекало, а новые пришлецы, которые приходили им на смену, скоро вступали в общую колею.

Все это происходило лишь потому, что условия для рабочих везде были одинаково плохими - 16-часовой рабочий день, отсутствие выражения их интересов и прочее. Таким образом, деморализация на фабрике была полная; с коммерческой стороны дело также велось плохо, и естественно, что Дейл получал лишь ничтожные доходы, когда передал его в руки Роберта Оуэна.

Вступая в управление таким делом, Оуэн хорошо сознавал всю важность предстоявшей ему работы: в его руках оказалось не только расстроенное коммерческое предприятие, но и громадный социальный эксперимент, который он сам задумал и успех которого зависел исключительно от него одного. Недаром он считал начало своей деятельности в Нью-Ланарке одним из поворотных моментов в своей жизни.

Суть идеи Оуэна заключалась в воспитании людей, человека. Для выполнения такой задачи необходим был не просто руководитель, а просвещенный и гуманный руководитель, который мог бы взять на себя такую педагогическую задачу.

В это время ему было только 27 лет, но вся его прежняя деятельность, знание человеческой натуры и особенно четырехлетний опыт управления фабрикой Дринкуотера, где ему уже удалось сделать многое для улучшения быта рабочих, немало облегчили его первые шаги.

Первое время, как и при поступлении к Дринкуотеру, Оуэн только старался во всех деталях ознакомиться с положением на фабрике. Он скоро убедился, что главное препятствие к улучшению дел заключалось в самих рабочих. Никакие прогрессивные меры не в состоянии были сделать из них других людей, и главною причиною фабричных неурядиц являлись враждебные отношения, установившиеся между хозяином и рабочими. Оуэн был убежден, что разумные улучшения условий труда рабочих и их материального быта скажутся и на изменении их нравственности и что только таким путем можно улучшить их отношение к хозяину дела. В те времена, да и много лет спустя после того, большинство фабрикантов видели в своих рабочих простые орудия труда, вьючный скот, нужный только для того, чтобы выполнять известную работу; соображения о каких-либо улучшениях в их материальном быте им и в голову не приходили. Понятно поэтому, с каким недоверием рабочие смотрели на своих хозяев, часто даже в хороших начинаниях с их стороны видя только подвох и скрытое посягательство на свои интересы.

Оуэен придумал новую систему, основанную на началах справедливости и человеколюбия. Он хотел со временем совсем упразднить наказания, сократить рабочий день, ввести поощрения рабочих.

Все считали его безумцем, пытавшимся обратить свое внимание на ленивых рабочих, которые не заслуживают никакого другого обращения кроме существующего. Ведь на фабрики шли люди оттого, что им некуда было больше деваться. Было ясно, что такие люди, принимаясь за фабричную деятельность не обнаруживали слишком большого усердия к своему делу. Они ведь знали, что как ни работай - больше чем положено с хозяина не получишь, считали что хозяин только и норовит выжать из работника все до последней капли, нажиться на нем. В этом Оуэн видел главную ошибку в трудовых отношениях того времени - рабочих считали лишь силой, способной вращать станки. Да и сами они себя уже по другому не воспринимали. Оуэен же считал, что работник и работодатель - прежде всего партнеры, которые заключают сделку - работника обеспечивают работой, а хозяин имеет прибыль. Соответственно, возможные поощрения тоже должны стимулировать работника на заинтересованность в общем деле, должны вызвать у него интерес к работе, должно быть ощущения целостного, что все заняты одним делом я каждый работник является винтиком большого механизма, без которого не обойтись.

Но на новой фабрике Оуэна было еще очень далеко до идиллии, сложившейся в голове у юного предпринимателя.

"…народ, собравшийся к нему на фабрику, действительно был избалован и развращен. Это был всякий сброд из разных стран, невежественный, ленивый и безнравственный. Таким образом, скоро Нью-Лэнэрк даже превзошел в нравственном безобразии другие мануфактурные

колонии, вообще не отличавшиеся нравственностью. Вместе с равнодушием к работе явилась наклонность к лени и праздности; ничтожность заработной платы, сравнительно с выгодами всего предприятия, и невозможность без чрезвычайных приключений выбраться из печальной колеи наемного работника производили недовольство, которое мало-помалу переходило в беспечность о будущем, равнодушие к своей участи и наконец в тупую апатию ко всему хорошему. Когда же, таким образом, внутренняя опора честности и порядочности, внутренний возбудитель к деятельности исчезали, тогда уже не было возможности удержать эту массу людей, бросившуюся во всевозможные пороки и гадости. В Нью-Лэнэрке было 2000 человек, и между ними едва можно было найти какой-нибудь десяток людей, хоть несколько порядочных. Пьянство господствовало между всеми работниками в самых

страшных размерах. Ни один работник не мог сберечь никакой безделицы из своего жалованья: все пропивалось... Если недоставало своих денег, то нипочем было - украсть что-нибудь у товарища. Все надо было прятать под замками; чуть что плохо лежало, - ничему спуску не было в Нью-Лэнэрке. Такое милое поведение обеспечивало, разумеется, вечные ссоры, беспокойства, жалобы и беспорядки в колонии. Все были на ножах друг против друга, никто не мог ни на кого положиться, никто не считал безопасным себя и свое имущество... Ко всему этому присоединилась путаница семейных отношений, безобразно стоявших на полдороге от формалистики пуританства к практике мормонизма или хлыстовщины. При всеобщей бедности и пьянстве работников это имело вид грязный и гадкий более, нежели где-нибудь. Семейство не существовало; дети оставались не только без образования, но даже без всякого призора; и как только они немножко подрастали, их брали в работу на фабрику. Чему они тут могли научиться, об этом уж и упоминать нечего; но, кроме нравственного вреда, и для самого их здоровья преждевременные, однообразные работы на фабрике были чрезвычайно гибельны. Большая часть тех, которые не умерли во младенчестве из-за небрежения старших, погибала в раннем возрасте, среди изнурительных работ и беспорядочной жизни на фабрике. Таким образом, вся колония, испорченная и расстроенная в настоящем не имела никаких шансов и в будущем: нельзя было надеяться даже на то, что вот через несколько лет подрастет новое поколение, которое будет лучше предыдущего."[2]

Это была чудовищная реальность того времени, реальность к которой привыкли, которую не замечали. Эта действительность не имела будущего - потому что неизменно вела в пропасть.

Оуэн знал это и всячески старался уйти от этой действительности. А самый лучший способ это сделать - создать другую действительность, причем создать не искусственно, а постепенно, с осознанием дела, с точной уверенностью в том, что она не станет однодневной.

2. Разумная система иррационального общества Р. Оуэна

Убежденный в том, что пьянство, являясь следствием нищеты и невежества, часто привлекает человека и как запретный плод, как сравнительно дорогое и не всегда легкодоступное удовольствие, Роберт Оуэн решился на весьма смелую меру: рядом с существующими он открыл свои кабаки, где водка лучшего качества продавалась чуть не вполовину дешевле. Пришлые кабатчики не выдержали такой конкуренции и постепенно исчезли. Вначале в питейных лавочках Оуэна царило сильное пьянство; но это продолжалось недолго. При отсутствии зазываний и всяких искушений, которыми привлекали многих прежние кабатчики, благодаря значительному улучшению материального положения рабочих, а также и тому обстоятельству, что водка стала уж слишком доступна и пьянство лишилось многих из своих привлекательных сторон, новые кабаки стали посещаться реже.

Открытая Оуэном одновременно с этим общая столовая для холостых работников (где по самой дешевой цене они получали здоровый и разнообразный стол), бывших до тех пор главными завсегдатаями кабака, также немало помогла ему в этой борьбе. Тут была впервые введена им система книжек, в которые вписывались траты на покупки в лавках, квартирная плата, стоимость обедов в общей столовой и другие расходы; каждую неделю производился расчет, причем рабочий получал на руки причитающуюся заработную плату за вычетом этих расходов. Рабочие скоро убедились, что для них гораздо выгоднее получать при расчете хотя и меньше денег, но зато иметь все необходимое для жизни по значительно более дешевой цене и лучшего качества, причем у них еще оставались сбережения; тогда как прежде они были вечно в долгу у лавочников и почти не видели своих денег, остаток которых зачастую пропивался в кабаке.

Одновременно с улучшением быта рабочих, положенным Робертом Оуэном в основание всех его реформ, он изменил и самый способ управления фабрикой; эти шаги вместе с техническими усовершенствованиями, применением новых машин и новых приемов работы, привели к тому, что фабрика стала одним из образцовых заведений этого рода в Англии. Враг всяких принудительных и репрессивных мер, Оуэн хотел достигнуть своей цели, то есть добросовестности и прилежания рабочих, стараясь пробудить в них сознание взаимной пользы хозяина и работника, если их дело идет хорошо. Вот что он говорил им по этому поводу:

"От вашего старания зависит количество и качество фабричных продуктов, которое вы можете изготовить на продажу. Чем больше будет продуктов и чем выше их достоинство, тем более доходов получится с фабрики. Увеличение же доходов даст мне возможность больше сделать в вашу пользу, - возвысить задельную плату, сократить число рабочих часов, увеличить удобства вашего помещения и т.п. Вы видите, следовательно, что, работая хорошо, вы не для одних моих барышей жертвуете своим трудом, а имеете в виду вашу собственную прямую выгоду"[3].

Таким образом, первоочередной задачей в своей системе Оуэн считал приобретение доверия у своих рабочих. Вторым непременным условием было улучшение быта рабочих, что в свою очередь приведет к нормализации семейных отношения, подъему нравственного и морального уровня людей.

Такой простой, ясный язык не мог не влиять на рабочих, и в довершение всего Оуэн предоставил их своему собственному суду, передав в их руки наблюдение за качеством и успешностью работ на фабрике. Никаких строгих надсмотрщиков, мастеров, донимающих штрафами и взысканиями, у него не было. Рабочие сами следили за добросовестным исполнением работы, и тот из них, который работал плохо и лениво, подвергался только порицанию своих товарищей.

Вся эта система, упорно проводимая Оуэном во всех мелочах, не замедлила принести свои плоды. В течение шести лет одновременно с улучшением домашнего быта рабочих пьянство и воровство постепенно исчезли; семейная жизнь вошла в нормальное русло, нравственный уровень поднялся до небывалой высоты, и фабрика работала так, как немногие в то время, доставляя огромные барыши хозяевам.

Немаловажное значение в приобретении Оуэном доверия рабочих имел и тот широкий взгляд, который обнаружил он по отношению к их различным религиозным верованиям и национальностям. В числе фабричных рабочих Нью-Ланарка были и католики, и шотландские пресвитериане, и приверженцы разных диссентерских сект. Всем им Оуэн объявил, что его нисколько не касаются их национальности и религиозные верования, что для него не существует никакой излюбленной народности и он не намерен отдавать предпочтение какой-нибудь одной религии; каждый может молиться и верить согласно своему личному убеждению и склонности, и исповедуемая каждым из них вера не должна иметь никакого влияния на их взаимные отношения.

Оуэн в основу всего ставил прежде всего человека. Основная мысль Оуэна заключалась в том, что "человек по натуре своей ни зол, ни добр, а делается тем или другим под влиянием обстоятельств. В этом заключении Овэн представляет средину между мрачными теориями средневековых фанатиков и розовым воззрением Руссо. По средневековым теориям, намять о которых не исчезла и поныне в католической Европе, человек от природы - зол, и только путем постоянного самоотречения и плотоумерщвления может выйти из своей природной гадости... Руссо, напротив, провозгласил, что человек добр и совершен, выходя из рук природы, а только с течением времени, от привычки к жизни и от общения с людьми, делается злым и порочным. Овэн говорит: ни то, ни другое. В человеке, при рождении его на свет, нет ни положительного зла, ни положительного добра, а есть только возможность, способность к тому и другому. Способность эта заключается в восприимчивости к внешним впечатлениям, и, таким образом, нравственное развитие человека совершенно зависит от того, как устроятся отношения между его внутренней восприимчивостью и впечатлениями внешнего мира.

По мере того как эти впечатления осаживаются внутри человека, образуется в нем и внутренний характер, который, приобретая некоторую силу, может потом и противодействовать внешним влияниям, вновь привходящим. Но и тут человек не освобождается вполне из своей зависимости от обстоятельств, и Овэн утверждал даже, что ни один человек, как бы ни крепко сложился его характер, не может долго выдержать себя совершенно неизменным при изменении всей окружающей обстановки. Руководимый таким убеждением, Овэн отважно приступил к реформам в Нью-Лэнэрке, в твердой уверенности, что стоит изменить обстановку быта фабричных, и вся колония примет другой вид. "[4]

3. Путь Р. Оуэна для достижения "царства социализма"

Р. Оуэн, как и другие мыслители своего времени, например, А. Сен-Симон и Ш. Фурье, отвергал любое серьезное политическое и в особенности всякое революционное действие. В написанных ими произведениях сравнительно мало внимания уделено политике, государству и праву. Решающий же факт состоит в том, что эти произведения отличает недооценка значения государственных и правовых институтов. Тем не менее анализ характеризуемых сейчас систем взглядов крайне нужен. Он позволяет полнее раскрыть специфику очень важных явлений духовной жизни: Европы XIX в., оказавших огромное воздействие на последующие судьбы общественной и политико-правовой мысли.

Четыре очерка, написанные Робертом Оуэном в промежутке между 1810 и 1813 годами и названные им "Очерками об образовании характера", заключают в себе основания той системы воспитания человека, которой он придерживался в Нью-Ланарке, и сущность всех его воззрений на общественный строй. Эти идеи, уже давно зародившиеся в его уме, в период его деятельности в Нью-Ланарке окончательно сложились.

В основании его взглядов лежало то убеждение, что человек во всех своих действиях зависит от влияния окружающей среды и обстоятельств. При рождении человек одарен от природы известными качествами, подвергающимися потом воздействию разных обстоятельств, за которые он совершенно не ответствен. От влияния окружающей среды зависят образование его характера и все его действия на пользу или во вред себе и другим. Абсолютной свободы не существует, и потому человек не может нести полной ответственности за свои убеждения и поступки. Виновною во всех его действиях является та среда, в которой он вырос и получил свое развитие. Изменение характера человека возможно только при изменении той обстановки, в которой он живет. Так как большая часть человеческого общества живет среди самой ужасной обстановки как материальной, так и нравственной, причем всеми благами, проистекающими от труда большинства, пользуются только немногие привилегированные классы, то всякое подобное изменение возможно только при улучшении материального быта этого трудящегося большинства и посредством воспитания новых поколений на новых, разумных началах. Коренной мотив всех человеческих действий - в стремлении к личному счастью, которого можно достигнуть, только способствуя счастью всего общества; и этот принцип должен быть принят за основание новой системы воспитания. Благоденствующие и самые развитые классы общества, с правительством во главе, призываются к осуществлению этого великого дела, которое должно положить конец тем материальным и нравственным ужасам, среди которых живет современное человечество.

Вот главные положения, изложенные Оуэном в его книге. Они не заключали в себе ничего нового; но он первый привел их в общую систему, постоянно применяя их в действительной жизни, в борьбе с теми ужасными ее явлениями, которые происходили у всех на глазах.

Его уверенность в скором осуществлении задуманных им социальных реформ, в чем ему пришлось потом испытать столько разочарований, происходила не от гордого сознания, что он открыл что-то новое, не от увлечения прожектера излюбленной идеей, а коренилась в искреннем убеждении, проникавшем всю его жизнь, что таким именно путем, начиная с разумного воспитания самого маленького ребенка и внося идею справедливости в семейную среду и самые простые человеческие отношения, - можно достигнуть коренных улучшений во всем господствующем строе человеческого общества.

Первый и второй из его очерков посвящены изложению основных начал предлагаемой системы, которых мы только что коснулись. Приведем цитату из его книги: "Наше воспитание, - говорит Оуэн, - научило нас, не колеблясь, убивать года и издерживать миллионы на раскрытие и наказание преступлений… и однако мы не подвинулись ни на шаг на истинном пути предупреждения преступлений и уменьшения бесчисленных бедствий, от которых так страдает человечество"[5].

Третий очерк Оуэна посвящен описанию тех позднейших реформ, которые он начал в Нью-Ланаркской колонии и которые должны были служить образцом для повсеместного применения. Одновременно с введением новой системы детского воспитания, начинавшегося уже на втором году жизни ребенка, Оуэну пришлось окружить рабочих и другой обстановкой, более подходившей к тем новым привычкам и понятиям, которые были неразрывно связаны с этой системой.

Итак, Оуэн решил применить свою систему не на бумаге, а на практике. Зачем далеко ходить если рядом есть общество, которое можно улучшить.

Зная, что в Нью-Лэнэрке на хозяина смотрят плохо, Оуэн прежде всего постарался о том, чтобы как можно меньше напоминать рабочим свои хозяйские права. Он выбрал из среды работников несколько честных и смышленых помощников себе, которым и передал свои идеи и намерения. Идеи эти состояли в том, что польза самого дела требует от хозяина заботливости о работниках и что успех предприятия может быть обеспечен только полною добросовестностью и доверием в их взаимных отношениях. Затем намерения Оуэиа были: по возможности удалить от работников все, что до сих пор неблагоприятно действовало на их материальный быт, и потом облагородить их нравственную сторону. Содействие этим намерениям - вот все, чего желал Оуэн от своих помощников; очевидно, что и им самим не было неприятно ему содействовать. Таким образом, с самого начала своего вступления в управление фабрикой Оуэн решительно уничтожил все крутые, насильственные меры, все принудительные средства, употреблявшиеся до того времени с работниками. Он предпочел действовать лучше положительными средствами, нежели отрицательными, и принялся за употребление их в очень обширных размерах, прилагая свои идеи не к частным случаям и отдельным лицам, а ко всей фабрике. Он устроил и отделал обширное здание со всеми удобствами для помещения работников и стал отдавать им квартиры внаем, всего более заботясь о том, чтобы не получить с них никакого барыша за это. "Барыш будет уже от того, что они тут жить будут, - рассчитывал Овэн, - как бы ни была ничтожна наемная плата, для фабрики в конце счетов все-таки будет выгода"[6]. Действительно, мало-помалу многие работники перешли на житье в новое помещение, которое было несравненно дешевле их прежних квартир и представляло более удобств. Общее ожесточение против антрепренера несколько утихло и стало смягчаться тотчас, как только увидели, что он делает дело по совести. Оуэн пошел дальше. Он устроил в Нью-Лэнэрке род рынка, закупал всевозможные товары, необходимые для рабочих, и продавал их, опять наблюдая то же условие: не брать себе ни копейки барыша с продаваемых вещей. Убытка ему не было, а между тем рабочие увидели вдруг огромную разницу в своих расходах.

Прежде в Нью-Лэнэрке торговали барышники, вытягивавшие последний сок из беспорядочного и пьяного населения: что было нужно, за то просили впятеро; у кого не было денег, тому отпускали в долг с ужасными процентами, обманывали и обсчитывали на каждом шагу. Все, что не пропивалось работником, шло в руки этих торговцев. Оуэн решился избавить от них Нью-Лэнэрк и, чтобы вернее достичь своей цели, не только стал продавать товары лучше и дешевле, но также открыл и кредит рабочим. Каждому работнику дана была книжка для записи получаемого им жалованья.

В счет заработанной платы, а в случае надобности - и вперед, он мог брать на рынке Оуэна все, что ему нужно. Количество и цена отпущенных вещей отмечались в книжке, а по истечении недели сводились все счеты при выдаче заработной платы.

Разумеется, и тут предприятие Оуэна не вдруг приобрело доверие. Однако же вскоре все увидели, что выгоднее покупать дешево хорошие вещи, нежели дорого дурные.

Еще немного - и все убедились, что лучше при конце недельного счета получить десять копеек вместо рубля, за исключением всех расходов, нежели получить полный рубль и тотчас же издержать его весь на те же расходы, да еще остаться в долгу.

Мало-помалу все убедились, что Оуэн не надувает их, все обратились к его лавочкам и вслед за тем (что было всего важнее для Оуэна) увидели, что им можно жить не хуже прежнего и между тем все-таки делать сбережение из заработной платы. Довести работников до этого убеждения было необходимо Оуэну особенно потому, что этим только путем надеялся он подействовать на искоренение пьянства в Нью-Лэнэрке. Воровство и важные беспорядки уменьшились довольно скоро; удобные и дешевые квартиры, честная продажа товаров, всегда аккуратный и справедливый расчет с работниками - были достаточны для того, чтобы значительно ослабить и почти уничтожить в них наклонность к воровству, грабежу и грубому, наглому мошенничеству.

Очень знакомая картина, не оправдали. Именно такое описание мы видим сейчас в документальных кадрах о жизни советского общества в СССР. Все светлое, чистое, все доступное, нет ни зависти, ни разбоя.

Но пьянство долго не поддавалось усилиям Оуэна, потому особенно,

что продавцы вина сильно ему противодействовали, всячески соблазняя рабочих. После нескольких бесплодных попыток образумить работников Оуэн решился и здесь попробовать ту же меру, которую удалось ему избавить Нью-Лэнэрк от барышников. Он сам принялся за продажу вина и устроил питейные домы и лавочки, где виски лучшего качества продавалась на тридцать и на сорок процентов дешевле, чем у других винных продавцов. Разумеется, посторонняя виноторговля была этим сильно подорвана и через несколько времени исчезла из Нью-Лэнэрка. В питейных же домах, заведенных Оуэном, пьянство не могло встретить благоприятных условий для своего развития. Сначала и тут, правда, многие напивались, и никто не мешал им в этом.

Но во многих наклонность к пьянству ослабела уже от одного того, что не была возбуждаема и поддерживаема беспрерывными искушениями и зазываньями, какие употреблялись прежними виноторговцами. В других проявилась бережливость, и, имея возможность повеселить себя чаркою виски за дешевую цену, они уже не считали особенно восхитительным истратить весь остаток заработной платы для того, чтобы напиться до бесчувствия. Мало-помалу Оуэну удалось довести массу работников до того, что пьянство стало считаться между ними предосудительным. А раз утвердившись на этой почве, он уже без особенных усилий мог искоренить остатки пьянства. Между прочим, сильно помогло ему в этом одно устроенное им учреждение для холостых работников, которые, разумеется, и были самыми опасными кутилами.

Он учредил для них общий стол по самой ничтожной цене. Пища была очень обильна, разнообразна и питательна, плату за обед можно было просто записывать в книжку жалованья; такие благоприятные условия привлекли многих, а когда они стали иметь порядочный стол, то у большей части сам собою пропал позыв на беспутное пьянство. Спустя некоторое время Ню-Лэнэрк стал на такую ногу, что пьяница поражался в нем общим порицанием и презрением, почти наравне с вором и мошенником. Нравственные чувства пробудились в людях, прежде столь грубых и испорченных, и в Нью-Лэнэрке началась совершенно новая жизнь.

Вместе с изменением быта рабочих изменялось и самое управление фабрикой. Враг всяких принудительных мер, Оуэн уничтожил все наказания и взыскания, до того времени употреблявшиеся на фабрике. Он хотел действовать только на убеждение и на добрую волю работников. Своими распоряжениями в их пользу он добился их доверия, что было для него вдвойне трудно, как для хозяина и как для англичанина, - потому что большинство работников состояло из шотландцев, плохо расположенных к англичанам.

Лентяй и плохой работник подвергались порицанию и презрению всего общества, не умеющих учили более искусные, лучшие мастера пользовались общим почетом; во всей массе работников явилось чувство живого соревнования, добросовестность в работе водворялась все более и более, вместе с упрочением нравственных начал в Нью-Лэнэрке. Всякий чувствовал себя ответственным уже не перед эксплуататором-хозяином, которого и обмануть не грех, не перед начальственной властью, на которую всегда смотрят с некоторой недоверчивостью и даже враждебностью, а перед целым обществом своих товарищей, во всем между собою равных и имеющих одни и те же интересы. Такого рода ответственность, соединенная с чувством правильно настроенного, здорового самолюбия, была самым лучшим двигателем всего хода дел на фабрике. Все старались быть и все делать как можно лучше, не ожидая за это ни хозяйской похвалы, ни прибавки на водку, так как Оуэн, уничтоживши взыскания, уничтожил и награды в Нью-Лэнэрке. Единственную дань внешним отличиям принес он, допустивши дощечки разного цвета, которые давались каждому работнику и означали достоинство работы каждого. Дощечки были четырех цветов: белые, означавшие, что работа хороша, желтые - довольно хороша, синие - посредственна, черные - дурна. Замечательно, что, по отзывам путешественников, посещавших Нью-Лэнэрк, весьма у немногих работников находились синие дощечки, а черные - ни у кого. Оуэн понимал, что невозможно поощрять только материально - иначе эта планка будет увеличиваться постоянно.

Оуэн практически реализовал идеальный социум в своей общине, преследуя одну единственную цель - предпринимательство.

Все эти меры по улучшению быта рабочих шли одновременно с усовершенствованиями в фабричном производстве. Дела фабрики процветали и достигли громадного развития, так что она считалась одним из самых выгодных предприятий в фабричном мире Англии.

Выставляя на вид главную цель воспитания, Оуэн говорит: "Как скоро молодой ум будет достаточно подготовлен, учитель должен пользоваться каждым удобным случаем, чтобы уяснить прямую и неразрывную связь между выгодами и счастьем каждого отдельного лица и всего общества. Это правило должно служить основным началом всякого образования. Мало-помалу истина этого правила сделается для учеников так же ясна, как выводы Евклида для людей, знакомых с математикой. Тогда желание счастья, - этот общий принцип жизни, - будет побуждать их и в зрелом возрасте следовать на практике вышеупомянутому правилу"[7].

В этом же очерке обращает на себя внимание уже тогда высказанная Оуэном мысль о взаимном страховании рабочих на старости. В заключение своего третьего очерка Роберт Оуэн указывает на те трудности, с которыми ему пришлось бороться при осуществлении своей системы.

Далее Роберт Оуэн спрашивает, в каких людях он может найти поддержку своей деятельности, кто может подвергнуть беспристрастному исследованию его план дальнейшего развития нью-ланаркской фабричной общины. Получаемые ответы очень неутешительны и свидетельствуют о его почти полном нравственном одиночестве среди образованных классов тогдашнего общества.

"Но каким умам можно предложить подобное исследование? Конечно,

не коммерческим людям, которые приняли бы за сумасшествие всякую попытку свернуть с пути непосредственного личного барыша. Эти дети торговли смолоду привыкли изощрять свои способности на то, как бы купить подешевле, а продать подороже. Поэтому люди, более успевающие в этом замысловатом и благородном искусстве, признаются в коммерческом мире умами предусмотрительными, одаренными высшими способностями; напротив, людей, которые стараются о материальном и нравственном преуспеянии рабочих, называют сумасбродными фантазерами…

…Нельзя предложить его исключительно юристам: они по необходимости привыкли выставлять неправое - правым, запутывать и то и другое в сети крючкотворства и придавать законный вид несправедливости…

…Ни политическим вождям или их приверженцам: они запутаны в интригах партий, которые затемняют их рассудок и часто заставляют приносить в жертву своим мнимым личным выгодам истинное благосостояние общества и свое собственное благо...

…Ни так называемым героям и завоевателям или их сторонникам: вследствие направления, данного их умам, они привыкли смотреть на причинение человечеству страданий и на совершение завоеваний как на славный долг, стоящий почти выше всякой награды…

…Тем не менее, можно предложить его нашим проповедникам и защитникам разных религиозных систем, потому что многие из них заняты деятельным распространением мечтательных мнений, расстраивающих умственные силы человека и увековечивающих его бедствия"[8].

Роберт Оуэн также скептически относился к плану народного образования, предложенному тогда членом парламента Витбредом.

Реформу воспитания, в основание которой должны быть положены развитые им принципы образования человеческого характера, Роберт Оуэн считает краеугольным камнем всех дальнейших преобразований, направленных к улучшению материального и нравственного быта трудящегося большинства.

"Когда будет сделано это существенное дело, - говорит он, - тогда другим делом должна быть отмена многих законов, вытекающих из ложных учений, существующих теперь в полной силе и увлекающих население ко всякого рода преступлениям. Эти законы как бы рассчитаны на то, чтобы вызывать известный ряд преступлений"[9].

Можно сказать что именно воспитание и образование стали для Оуэна краеугольным камнем существующей проблемы рабочего класса.

5. Предпосылки образования иррационального общества и его основные принципы

Англия во времена великих деяний Оуэна сбыла в самом разгаре промышленной революции. Повсеместно вводились машины и на лицо была минимальная автоматизация производства. Рабочие были обеспокоены. Они считали, что эти новые машины отнимают у них хлеб. Были не радостные настроения в рабочем кругу, что не могло не отразиться на производительности труда, халатном отношении к работе, деморализации общества и как результату - пьянству, разбою, бедности.

Еще одним бичом было отсутствие образования в среде рабочего класса. Маленькие дети рабочих с раннего детства трудились на заводах, теряя детство и возможность учиться и развиваться. Все, что они видели - это бедность и порок. Понятно, что из таких зерен не могло вырасти здоровое общество.

Р. Оуэн понял это и предпринял попытку изменить ситуация, в первую очередь изменив отношение рабочих к своей деятельности, к работе, к хозяину.

Попытка обустроить их благополучие принесло свои плоды. Самое сложное на этапе образования нового здорового общества было - убедить всех в том, что это делается исключительно для общего блага.

Оуэн во главу угла ставил человека. Именно он был и мог изменить ситуация мирными, нереволюционными методами, которых, как тогда казалось, было не избежать.

Несомненная заслуга Роберта Оуэна состоит в том, что он первый привел эти истины в строгую систему и настаивал словом и делом, чтобы они легли в основание текущей жизни и воспитания подрастающих поколений как наиболее способные упрочить добрые чувства между людьми и положить конец той неестественной розни, борьбе и ненависти, которые, по-видимому, только усилились с установлением новой индустриальной системы. Его уверенность в скором осуществлении задуманных им социальных реформ, в чем ему пришлось потом испытать столько разочарований, происходила не от гордого сознания, что он открыл что-то новое, не от увлечения прожектера излюбленной идеей, а коренилась в искреннем убеждении, проникавшем всю его жизнь, что таким именно путем, начиная с разумного воспитания самого маленького ребенка и внося идею справедливости в семейную среду и самые

простые человеческие отношения, - можно достигнуть коренных улучшений во всем господствующем строе человеческого общества.

Оуэн писал: "Сущность народного воспитания и образования состоит в том, чтобы привить юношеству такие мысли и чувства, которые содействовали бы будущему счастью как отдельных личностей, так и всего общества. …

Всякий поймет, что по системам Ланкастера и Белля можно выучить детей читать, писать, считать и шить, но что в то же время они могут приобрести самые скверные наклонности и остаться неразумными на всю жизнь. Чтение и письмо - не более как орудия для сообщения знаний, как истинных, так и ложных; они не могут доставить детям большой пользы, если их не научат управлять этими орудиями. Никто не спорит, что метод обучения чрезвычайно важен, но не следует смешивать метод с самим преподаванием:

худший метод может быть применен к лучшему ученью, и наоборот… Ребенок, получающий удовлетворительные объяснения окружающих его предметов, приучаемый здраво рассуждать и безошибочно отличать общие истины от лжи, - этот ребенок, не зная ни буквы, ни цифры, будет гораздо лучше образован, чем дети, приучившиеся принимать все на веру, мыслительные способности которых парализованы или расстроены тем, что в высшей степени ошибочно называется учением… Войдите в одну из наших школ, называемых народными, и попросите учителя показать вам знания детей; он вызовет их и задаст им такие теологические вопросы, на которые человек, обладающий огромной эрудицией, не в состоянии дать разумного ответа, - дети же отвечают не задумываясь (что им задолбил способности которого пришли в совершенный упадок, - если только у него осталась память для удержания бессвязных нелепостей, сделается тем, что называют первым учеником в классе, и три четверти времени, назначенного для приобретения полезных знаний, губится на расслабление умственных сил детей"[10].

Главным было не цель воспитания и образования, а сам процесс, его организация, духовность. Принцип изначального равенства и благополучия.

Основные принципы иррационального общества системно были изложены самим Оуэном в "Манифесте Роберта Оуэна, основателя системы разумного общества и религии":

I. Система общественного устройства, господствовавшая до нашего времени, имеет своим источником призрачные понятия, которые произошли от первобытного, грубого состояния человеческого ума, лишенного основательных знаний.

II. Все внешние обстоятельства, управляющие миром, суть произведение человека и носят на себе отпечаток этих первобытных, несовершенных понятий.

III. Опыт с очевидностью доказывает всякому тщательному и мыслящему наблюдателю плачевную ложность этих первоначальных, грубых понятий. В предшествующие века, которые справедливо можно назвать неразумным периодом человечества, человек был ими обманут насчет своей собственной натуры и доведен до того, что стал самым непоследовательным и несовершенным из всех существ.

IV. История человечества неотразимо доказывает неразвитость доселе человеческого ума, и каждая из ее страниц подтверждает в подробностях, как безумны и бестолковы были его стремления.

V. История доселе была только рядом войн, убийств, грабежей, бесконечных разделений, взаимных противодействий разных сторон друг другу в достижении состояния мирного и счастливого; в истории был доселе тот период, когда все были во вражде с каждым, и каждый - во вражде со всеми, - принцип, удивительно приспособленный к тому, чтобы произвести как можно больше зла и как можно меньше счастья.

VI. Все учреждения, господствовавшие в мире, прямо вытекают из этих первоначальных, грубых и ужасных заблуждений наших предков.

VII. Вместо этой системы глубокого невежества, принуждающей человека делаться с детства, по уму и по образу действий, существом неразумным, непоследовательным и не способным понимать самые нелепые свои ошибки, я предлагаю ныне всем народам мира другую систему общественного устройства. Это система совершенно новая, основанная на началах, выведенных из неизменных фактов, находящаяся в полной гармонии с законами природы. Это система, в которой каждому обеспечивается общее содействие всех и всем - содействие каждого, - принцип, удивительно удобный для того, чтобы произвести как можно больше добра и как можно меньше несчастий.

VIII. Я предлагаю систему человеческой жизни, во всех отношениях

противоположную системе прошедшей и настоящей, систему, которая произведет новый ум и новую волю во всем человечестве и каждого, с неотразимою необходимостью, приведет к последовательности, разумности, здравому мышлению и здравым поступкам.

IX. Эта новая система откроет людям глаза на прошедшее и настоящее развращение человеческого рода, на безумие и ложность наших учреждений, на настоятельную потребность изменить все эти внешние обстоятельства и принять другие учреждения, основанные на доказанных фактах и сообразные с нашей натурой.

По этим последним признакам всякий человек может отличить истину от лжи.

X. В этой системе столько силы, что она, и только она одна, может скоро положить конец человеческому невежеству; остановить возрастание пауперизма и отвратить возможность его возобновления; уничтожить все суеверия, господствующие над миром, и удалить все причины разъединения людей, как на деле, так и во взаимных расположениях; произвести неисчерпаемое обилие во всем, что необходимо для жизни и для удовольствия человека, и сделать для него производительный труд более легким и приятным.

XI. Система эта не признана, но она столь могущественна, что в самый тот год, когда ее примут, она произведет на земле более благосостояния, наслаждений и нравственности, нежели сколько старая система могла произвести в течение веков и сколько она еще произведет в будущем, как бы долго она ни существовала.

XII. Эта система так различна от нынешней, и в теории, и в практике, и во всем своем характере, что она произведет свои реформы спокойно, тихо,

последовательно и в таком порядке, что никто не потерпит пи малейшего ущерба в своих интересах нравственных и вещественных, а, напротив, всякий найдет в ней удовлетворение и благо для себя, во всяком месте, во всяком народе.

XIII. Мало того, щадя ошибки прежнего общественного быта и не желая ни в чем оскорблять совести, новая система устроит дело так, что старые суеверия всякого народа умрут своею естественною смертью, с возможно меньшим неудобством для личностей, которых существование с ними связано, и с возможно большей пощадой человеческих слабостей.

XIV. Так как эти две системы совершенно противоположны, то ясно, что слияние между ними невозможно ни в каком случае, даже тогда, когда одна из них исчезнет в другой. Старая система основана на заблуждении и не может защищать себя иначе, как с помощью уверток и лжи. Новая система основана на истине и не допустит никакого обмана - ни в общественной, ни в частной жизни, ни между отдельными личностями, ни между пародами.

XV. Основатель новой системы был в первый период своей жизни промышленником, сам вел дела, распоряжался, приобрел опытность, и он из своих знаний и опыта извлек положения, основанные на естественных свойствах нашей природы и вполне им соответственные.

XVI. Эти новые положения так необыкновенны, что в их сочетании для всего человечества заключается, при той же сумме труда, во сто раз более выгод, нежели сколько старая система давала кому-нибудь из людей. И эти неслыханные доселе планы, эти соображения, долженствующие произвести новый нравственный мир и дать человеку разумный характер, готовы подвергнуться критическому рассмотрению самых ученых, самых практических, самых опытных людей в четырех существеннейших отраслях человеческой жизни, то есть:

1) в производстве;

2) в распределении богатств;

3) в образовании человеческого характера с детства;

4) в установлении местного и общего управления.

XVII. Новая нравственная система не может иметь дела с старою безнравственного системою иначе, как только для того, чтобы привести ее к полнейшему, мирному уничтожению. И падение людей, которые считали для себя выгодным поддерживать старый порядок вещей, доказывает, что час совершенного преобразования уже пробил.

XVIII. Внимание народов, в видах их собственного благоденствия, обращено уже на этот важный предмет, интересный для ныне живущих и для тех, которые еще будут жить.

XIX. Основатель этой системы, уже около полувека работающий над ее усовершенствованием, просит себе позволения говорить в обеих палатах не только для того, чтобы вступить в борьбу с противниками, которые его не понимают, но и затем, чтобы развернуть чред глазами всего мира безмерные выгоды его учения.

XX. Центральный совет, составляющий исполнительную власть всеобщего и общинного товарищества разумной системы, также просит себе слово в обеих палатах, чтобы опровергнуть чудовищные клеветы, рассеянные по стране и письменно и словесно разными противниками нашими, которые считали выгодным для себя нападать на нашу реформу. [11]

Здесь можно увидеть всю жизнь и биография Р. Оуэена, в этих пунктах вся его деятельность, вся его заслуга. Потому что к моменту выхода манифеста Оуэн уже осуществил многие намерения, высказанные здесь.

Своим примером, своими сочинениями, речами, ходатайством пред различными законодателями, - он добился улучшения участи детей, работающих на английских фабриках по требованиям ненавистной системы производства, истощающей целые поколения и представляющей самое варварское явление в этом мире, имеющем претензию считать себя цивилизованным.

Он придумал и учредил, сообразно с началами разумной системы общества, детские школы, в которых новая, высшая система внешней обстановки, действуя на образование юных характеров, производила в них привычки и наклонности мирно-благожелательные и одушевляла их любовью ко всем. В этих школах сообщались детям только положительные и верные знания в дружеских разговорах учеников с наставниками, посвященными в тайну познания человеческой природы.

В том же 1816 году основатель разумной системы общества представил

прусскому посланнику, барону Якоби, план новой системы народного воспитания и подробное изложение здравых начал общего управления. В возмездие за это открытие основатель системы получил через того же посланника собственноручное письмо короля прусского, в котором он благодарил автора и выказывал такое сочувствие к его системе, что изъявил намерение поручить своему министру внутренних дел -применить ее во всех прусских областях, где только будет возможно. И в самом деле - в следующем году новая система народного воспитания была уже в силе в Пруссии, его визиты в Мексику, в Америку, и много другое.

За свои идеи Роберту Оуэну пришлось пережить множество неприятностей, гонений, политическую борьбу и пр., но нельзя не отметить его преданность своим убеждениям и стойкость в принятии решения.


6. Проблема иррационального общества

В 1823 году Р. Оуэн поехал в Америку, с которою у него уже были близкие связи, так как сыновья его поселились в этой стране и старший из них, Роберт Дейл Оуэн, был в это время даже членом конгресса. Ему предшествовала в Америке его слава одного из самых видных общественных реформаторов. Он был принят с величайшим почетом президентом, членами правительства и выдающимися людьми Соединенных Штатов. Хотя предложение о рассмотрении его планов комитетом и не прошло в конгрессе, тем не менее, его пригласили изложить свои идеи в лекции, которую он и прочел в зале народных представителей в Вашингтоне, в присутствии президента, министров и многих из членов конгресса. Идеи Оуэна приобрели популярность в Америке, представители правительства и богатых классов не оказывали ему сопротивления, как в Англии, и он нашел здесь много сторонников и друзей. Но главная цель его поездки заключалась не столько в пропаганде идей, сколько в устройстве большой колонии, ибо Оуэн надеялся осуществить здесь те свои планы, которые он пока безуспешно проповедовал в Англии.

В штате Индиана на берегах реки Уабата с 1814 года существовало немецкое поселение "Гармония". Здесь жили религиозные энтузиасты, переселившиеся в Америку вместе со своим главою и основателем секты Риппом из Германии, из окрестностей Штутгарта.

Так называемые гармонисты представляли религиозную евангелическую секту с суровыми, почта аскетическими правилами и старались приблизиться к идеалу жизни, завещанной первыми христианами. Они занимались земледелием, каждая семья жила в отдельном домике, имела клочок земли для огорода и небольшое количество скота и домашней птицы; но затем всякая личная собственность отвергалась и все имущество колонии, а также все продукты труда составляли общее достояние. Первоначально, в 1804 году, члены секты поселились в штате Пенсильвания, но с 1814 года перешли в Индиану, где и основали городок Гармония. Несмотря на строгую религиозную подкладку, мирские дела общины процветали и первоначальный вклад каждого члена, равный 25 долларам, возрос теперь до 2500 долларов. Услышав, что "гармонисты" желают продать свои земли, чтобы опять переселиться в Пенсильванию, Оуэн явился покупателем и приобрел их за 140 тысяч долларов. Земель оказалось около 10 тысяч десятин, из них примерно 800 десятин были расчищены и находились под культурой. Часть земли лежала по берегу судоходной реки, тут же на возвышении стоял маленький городок Гармония; распаханные земли были окружены холмами, покрытыми виноградниками и первобытным лесом. Оуэн стал вызывать новых поселенцев, и не прошло трех месяцев, как около него сгруппировалось до 900 человек, изъявивших желание сделаться членами новой колонии и быть последователями его идей. Как и следовало ожидать, все это сборище людей с разных концов страны отличалось крайним разнообразием в своем составе. Тут были и искренно убежденные люди, не боявшиеся работы справедливости и счастья; тут было много и таких, которые стремились к спокойному, обеспеченному житью при наименьшем количестве работы; наконец, хватало и просто бедняков, которым некуда было преклонить голову. В основание новой колонии были положены уже известные принципы равенства, всеобщего труда, общности имущества и вознаграждения за труд продуктами. В августе 1825 года Оуэн собрал весь этот народ в большой общественной зале и изложил те цели, которыми он задавался, учреждая новую колонию. Он не ожидал, чтобы легко было сразу перейти от прежних привычек, от системы соревнования и конкуренции к системе кооперативного труда, - полное осуществление этого стремления возможно только в следующем поколении, уже подготовленном разумным воспитанием.

Но многое в этом направлении может быть сделано и теперь. "Новая Гармония" (как была названа колония Оуэна) представляется промежуточной станцией на пути, где мы можем освободиться, как от старого, изношенного платья, от старых привычек, закоренелых предрассудков, одеться в новую одежду и подготовиться к той новой, разумной жизни, которая ожидает нас впереди. Поэтому община будет представлять из себя в течение первого года

только "Предварительное общество" для испытания; по истечении этого срока уже будет видно, кто из членов новой колонии достаточно подготовлен, чтобы войти в новую жизнь, основанную на принципах всеобщего труда и равного распределения его продуктов, после чего только может последовать окончательная организация общины. Из среды членов новой колонии был избран распорядительный комитет, руководствовавшийся в своих дальнейших действиях указаниями Оуэна.

Уже с самого начала опыта в "Новой Гармонии" можно было предвидеть неудачу дела.

В толпе, собравшейся на призыв Оуэна, люди убежденные, искренно желавшие работать в новых условиях жизни, составляли только меньшинство; большая же часть пришла сюда для того, чтобы пожить без нужды и забот, опираясь на обещания Оуэна и ожидая, что все будет для них устроено. Здесь существовал полнейший контраст с той обстановкой, которая была в Нью-Ланарке. Там люди были связаны с устоявшимся уже делом, и все реформы Оуэна естественно вытекали из условий этого дела. Здесь самые разнохарактерные люди собирались во имя идеи, смутно понимаемой большинством, причем им самим предстояло сознательно и в общем дружном усилии осуществить ее. Только благодаря энтузиазму и непоколебимой вере в силу своих принципов Роберт Оуэн мог решиться на такую безнадежную с самого начала попытку; и нужно удивляться той поразительной энергии и организаторским способностям, благодаря которым он мог столько сделать при таких неблагоприятных условиях. Первоначальная колония разделилась уже в 1827 году на несколько отдельных общин со значительно меньшим числом членов, группировавшихся по занятиям, причем город Новая Гармония служил им общим центром, - здесь находился главный склад продуктов и всего необходимого, что заработано было трудом поселенцев. Два старших сына

Оуэна являлись деятельными членами общины. Постепенно раскол усиливался, а вместе с ним споры и несогласия во взглядах. Воспитание, составлявшее главный предмет забот Оуэна, утратило единство; появилось несколько школ, в которых характер обучения совершенно не соответствовал его взглядам. То и дело вспыхивали ожесточенные религиозные диспуты. Даже две главные общественные язвы - конкуренция и монополия, - с которыми боролся Оуэн, стали проникать в "Новую Гармонию". Под конец он увидел, как много времени нужно на то, чтобы пересоздать, даже при самых энергичных усилиях и громадном влиянии одного человека, старые общественные привычки, создававшиеся веками.

В 1828 году, в последний свой приезд в Америку, он собрал митинг поселенцев и, объявляя о своем отказе от дальнейшего участия в этом деле.

Таким образом, есть наглядный пример, демонстрирующий возможные неудачи и существующие проблемы в иррациональном обществе - проблемы эти тянутся из прежней межклассовой вражды, из лени и недобросовестности, из отсутствия общей цели, из многочисленных человеческих пороков, приобретенных за счет отсутствия воспитания и образования, моральных и нравственных норм. Сложно сказать кто виноват в этом - скорее всего само же общество и виновато.

Проблема даже была не в том, что люди вновь прибывшие не хотели перестраиваться и что-то делать, а хотели жить за счет других, а скорее всего в том, что связь их с прошлым была еще очень крепка. Эту связь многие принесли в новое общество. И думая что попали в новые условия, не спешили меняться сами, расставаться со своими привычками, а ведь именно изменения самого человека, новый подход к нему, свобода данная ему во всех действиях лежала в основе этого нового общества, которое так безуспешно пытался построить Р. Оуэн. В итоге он напишет о том, что существует огромная разница между Америкой и Европой, между старым обществом и новым и что преодолеть эту разницу общество сможет не скоро.

7. Попытки Р. Оуэна улучшить общество

В начале 1815 года Роберт Оуэн решился публично обратить внимание фабрикантов на состояние бумагопрядильной промышленности и на ужасное положение рабочих. В Глазго, под председательством городского мэра, собрался митинг фабрикантов, на котором он читал свой доклад. Его первое предложение, касавшееся уничтожения пошлины на сырье, было принято единогласно; в пользу второго - относительно улучшения положения работника - среди многочисленного собрания не раздалось ни одного голоса. Возмущенный таким отношением к излюбленному им делу, Роберт Оуэн ушел, не дождавшись конца собрания, убежденный, что со стороны его товарищей нельзя ожидать никакой поддержки, он решил повести дело иначе. Копию своего адреса, кроме глазговского лорда Правоста, он послал каждому из членов парламента, а также напечатал его в провинциальных и лондонских газетах.

Роберт Оуэн отправился в Лондон для переговоров с членами правительства о возможности принятия мер по защите рабочих и особенно детей на фабриках. В своем глазговском адресе он наметил несколько главных пунктов, которые следовало осуществить для улучшения условий детской работы. Он настаивал, чтобы дети не принимались на бумагопрядильные или другие фабрики раньше 12-летнего возраста (в то время они обыкновенно поступали в работу с шести и семи лет); чтобы работа, включая полтора часа для еды, не продолжалась долее двенадцати часов (тогда как взрослые, так и дети работали по четырнадцать часов в сутки, включая час для обеда); чтобы с известного срока на фабрики принимались только дети, обученные читать, писать и знающие четыре правила арифметики; кроме того, девочки должны были уметь шить. Для наблюдения за исполнением этих правил предполагалось учредить инспекцию более действенную, чем та, что существовала до тех пор. Все эти основные правила, более подробно развитые и мотивированные, были оформлены в виде парламентского билля.

Когда Оуэн приехал в Лондон, за ним не стояло сильной партии; рабочие, интересы которых нашли себе в нем первого защитника, были до того подавлены существующей системой, что не могли оказать ему никакой поддержки; против него были почти все фабриканты, обладавшие громадными состояниями и потому пользовавшиеся влиянием не только в своих округах, но и в парламенте. Правда, в Лондоне Оуэн был известен по своей нью-ланаркской деятельности многим из влиятельных людей, и правительство также относилось сочувственно к его предложению о дальнейшем ограничении фабричного детского труда; но тем не менее ему предстояла большая борьба и его ожидало противодействие на каждом шагу. Впрочем, Роберт Оуэн был не из тех людей, что боятся препятствий.

В 1815 году Оуэн издал свои "Замечания о влиянии фабричной системы", где указывал, что под влиянием быстрого распространения мануфактурной промышленности в стране в массе населения слагается новый тип человека, основные черты которого никоим образом не могут способствовать индивидуальному или общественному счастью, но только сделаются источником постоянного зла, если это влияние не встретит разумного противодействия со стороны закона.

Так называемые рабочие дома того времени представляли из себя род тюрем, где здоровые люди, не имеющие заработка, получали кров и пищу и проводили время в невольной праздности или занимаясь какой-нибудь непроизводительной работой. Деморализующее влияние их было ужасно.

С 1784 по 1830 год рядом с поразительным развитием фабричной промышленности и того, что называют государственным благосостоянием, быстрыми шагами шло увеличение налога для бедных, выросшего с 20 до 70 миллионов рублей в год. Во многих графствах Англии этот налог составлял одну треть земельной ренты. Неудивительно, что при таком порядке вещей такой человек, каким был Роберт Оуэн, не переставал взывать к обществу и правительству, чтобы они разумно применили те производительные силы, которые пропадали теперь даром, и чтобы хоть какое-нибудь начало справедливости было внесено в существующую систему распределения богатств.

Роберт Оуэн в своем докладе предлагал общественные учреждения для бедных (рабочие дома городских приходов и графств), содержание которых тяжким бременем ложилось на плательщиков налогов и которые способствовали только развращению целых поколений, превратить в образцовые колонии, которые стали бы рассадниками лучших идей воспитания и залогом разумного устройства жизни трудящихся масс. Каждое графство или городской приход, по его плану, должны были, чтобы обеспечить своих бедных работой, устроить ферму, а если позволяли средства, то рядом с нею и фабрику или мастерские. При таких условиях эти учреждения могли бы сами содержать себя и капитал понадобился бы только на покупку земли и первоначальное обзаведение. По его расчетам, каждому графству достаточно было затратить миллион рублей на покупку земли и на все устройство, причем страна избавилась бы от тяготившего ее страшного бремени; земля и постройки гарантировали бы затраченный капитал, а из доходов фермы и мастерских уплачивались бы причитающиеся на него проценты. К докладу Оуэна прилагались подробные планы и проекты построек такой образцовой колонии для бедных. Предполагалось занять от 300 до 500 десятин земли; постройки были рассчитаны на 1200 человек; они располагались в виде замкнутого четырехугольника с обширной внутренней площадью; три стороны его занимали квартиры членов колонии, размер которых соответствовал величине семьи, - четвертая сторона отводилась детям, которые уже с трехлетнего возраста начинали посещать школу и спали отдельно от родителей. Целью такой системы было воспитание детей вне вредных влияний и образование их характера уже с самого раннего возраста, причем за образец принимались воспитательные учреждения, уже действовавшие с таким успехом в Нью-Ланарке.

Дети не допускались к работе, пока они не получали хорошего элементарного образования и не развивались физически. Взрослые работники, для сохранения их здоровья, должны были работать не на одной только фабрике, но часть времени - на ферме и в полях. Женщины занимались домашними делами, стиркой, работали в огороде и в саду, а также по очереди стряпали в общественной кухне и наблюдали за порядком и чистотой в столовой и детских спальнях. Посредине обширного внутреннего двора находилось большое здание, в котором помещались общественная кухня, столовая, школы, библиотека и зал для лекций. Все жизненные удобства были доступны беднейшим людям благодаря принципу ассоциации, когда один очаг, одна крыша, одна кухня служили для многих. Круг симпатий, ограниченных прежде пределами одной семьи, должен был расшириться, распространяясь на целое общество людей, и члены колонии, трудясь на пользу общины, в процветании и выгодах которой они были участниками, вряд ли могли обнаружить менее усердия, чем при работе на хозяина фабрики, в барышах которого они вовсе не были заинтересованы.

Таков в общих чертах план помощи беднейшему населению Англии, предложенный Робертом Оуэном, который развил его подробнее в нескольких письмах, опубликованных в главных газетах, где между прочим он отвечает на возражения последователей учения Мальтуса,6 утверждающих, что народонаселение возрастает быстрее, чем количество производимого продовольствия, и потому - не поведут ли такие учреждения к чрезмерному увеличению населения, что может гибельно отразиться на благосостоянии страны.

Предложения Оуэна всколыхнули образованное общество Англии и вызвали самые восторженные отзывы в печати. Газета "Times" обращала на Оуэна внимание своих читателей как на деятеля, "проникнутого самыми просвещенными стремлениями для пользы человечества". "Мorning Post" отзывалась о нем как о "знаменитом нью-ланаркском филантропе, воззвания которого не останутся без успеха… Грядущие поколения будут чтить его как одного из достойнейших благодетелей рода человеческого…"[12] В том же 1817 году помимо печати Роберт Оуэн изложил свои взгляды о мерах помощи бедным классам общества на двух больших митингах, собравшихся в зале "Лондонской таверны". На втором из них стечение публики было так громадно, что большая толпа не могла попасть в зал за неимением места. Речи Оуэна были напечатаны во всех лондонских газетах; кроме того, он сам скупил тридцать тысяч экземпляров газет и разослал их по всей Англии членам обеих палат, приходским священникам, выдающимся горожанам и другим лицам. Вдобавок к этому он за свой счет отпечатал в виде отдельных листков сорок тысяч экземпляров подробного отчета об этих митингах, которые были разобраны в три дня.

Главнейшие его тезисы заключались в следующем:

1) Богатство страны не доказывает ее благоденствия, пока значительная часть ее работников содержится на счет государства в невольной праздности или занята непроизводительным трудом.

2) Нищета и невежество должны неминуемо способствовать развращению народа.

3) Развращенное таким способом население, окруженное кабаками, пивными и разными соблазнами к игре и азарту, впадает в умственное отупение и делается бесполезным бременем для страны или наполняет собою ряды преступников.

4) За этим неизбежно следуют разные репрессивные меры и жестокие, в сущности бесполезные, наказания.

5) Все это должно породить озлобление против правящих классов, увеличить

число преступлений и в конце концов - грозить спокойствию и благосостоянию всего общества.

6) Пока такой развращающий порядок вещей существует и само правительство поддерживает и поощряет его, до тех пор всякие разговоры о нравственном воздействии и религиозном влияния являются насмешкой.

7) Продолжать такие разговоры, оставаясь при старых порядках, значит осуществлять жалкую попытку обмануть общество, которое более уже не поверит этой болтовне.

8) Ожидать какого-либо нравственного улучшения народа, пока остается в силе такой порядок вещей, все равно что ждать, что высохнет океан, в то время как реки продолжают вливать в него свои воды.

В Роберте Оуэне они видели человека, свободного от всяких замашек демагога, обращавшегося со своими реформаторскими планами к ним же, наконец, доказавшего на опыте их практичность, - человека, который мог, по-видимому, осуществить такую трудную задачу, чтобы и они получали хорошие барыши, и положение их рабочих сделалось более сносным. В этом заключалась причина того успеха, который вначале имели его проекты между капиталистами.

Помимо всех перечисленных социалистических идей, Р. Луэн был также озадачен попытками кооперации.

Роберт Оуэн был сильно занят идеей организации кооперативных товариществ, которую распространял между своими друзьями и приверженцами. Его обращение к высшим и богатым классам не имело успеха. Он не мог собрать тех капиталов, которые были нужны для осуществления дела в широких размерах. Попытки заинтересовать правительство, как уже было сказано ранее, не привели ни к чему; его проекты не имели успеха в Филантропическом обществе, несмотря на поддержку многих людей, пользовавшихся большим влиянием. В этот поворотный момент в его карьере ему предстояло на выбор: или удалиться от общественных дел и вести спокойную жизнь богатого, всеми уважаемого человека; или отдаться деятельной пропаганде своих идей среди масс, в надежде, что последние осознают наконец свою собственную пользу и сами примут участие в том деле, с которым были связаны их самые насущные интересы. Когда его спрашивали впоследствии, почему он предпочел мучительную, полную тревог и вражды борьбу с установившейся несправедливостью спокойной жизни частного человека, он отвечал, что какими бы она ни была полна благами, он не мог жить спокойно, сознавая все те бедствия, которые совершенно напрасно терпело большинство населения страны, и что для него было невозможно личное счастье вне деятельности, направленной на смягчение этих бедствий.

Дело, предстоявшее Оуэну, было обставлено значительными трудностями. Прежде не было сколько-нибудь значительной пропаганды его идей среди рабочих; они были угнетены и разрознены вследствие установившейся системы производства, не говоря уже о том, что английское правительство, опасаясь повторения в стране французской революции, старалось путем разных стеснительных законов, направленных против политической свободы, убить всякую личную инициативу, всякую возможность коллективных действий рабочих и отдало их совершенно в руки фабрикантов, в результате чего явились нищета, невежество и нравственное отупение. Предварительно Оуэн должен был создать несколько кружков из

убежденных энергичных людей, проникнутых верою и энтузиазмом, которые бы распространяли его экономические идеи среди рабочих и убеждали их путем опыта в целесообразности его планов, направленных на улучшение их материального и нравственного быта.

В конце 1824 года в Лондоне появилось Кооперативное общество, имевшее по преимуществу литературный характер; оно издавало брошюры, памфлеты и путем периодических собраний, где читались лекции и обсуждались разные экономические вопросы, связанные с новой системой Оуэна, старалось распространять между публикой его идеи. Сам Роберт Оуэн часто принимал участие в этих собраниях, излагал свои теории и диспутировал с мальтузианцами. Наконец, в 1826 году Общество начало издавать журнал под названием "Cooperative Magazine" ("Кооперативный сборник"), который много способствовал распространению идей Оуэна о пользе ассоциаций в их разных видах. В первое время последователи его задавались очень широкими планами, как, например, создание земледельческих и промышленных общин, устройство которых требовало больших средств и во многом зависело от помощи состоятельных людей, что, конечно, задерживало их развитие. Но в 1827 году в "Кооперативном сборнике" появилась статья "Опирайтесь на самих себя", и с тех пор старая истина, что "сила заключается в союзе", сделалась основным принципом всех дальнейших попыток этого рода. Повсюду стали возникать маленькие общества из числа рабочих и последователей Оуэна; члены их вносили еженедельно по нескольку копеек, и накапливавшиеся таким образом суммы посылались в лондонскую ассоциацию Центрального кооперативного фонда, преследовавшего цель устройства самостоятельных земледельческих и промышленных колоний, в которых провинциальные вкладчики могли принимать участие пропорционально их взносам.

В 1828 году начал выходить "Cooperator", периодически появлявшееся издание в виде газетного листка, касавшееся исключительно практической стороны вопроса, где помещались все сведения и цифровые данные о развитии нового движения. Это издание, душою которого был последователь Оуэна, известный д-р Кинг, широко расходилось по всей Англии и особенно между рабочими. В одном из первых номеров его описан митинг, проходивший в 1828 году в Лидсе, на котором бирмингемский рабочий Карсон сделал очень дельный доклад о действии кооперативной системы. Доклад этот дает очень хорошее представление о том, на каких основаниях устраивались первые кооперативные товарищества рабочих. Карсон в своей речи предлагал устроить такое товарищество из шестидесяти семей, при еженедельном взносе в один шиллинг. Начавшееся таким образом с шестидесяти семей потребительное общество в Лидсе разрослось к семидесятым годам до громадного предприятия, в котором участвовало более 20 тысяч рабочих.

К концу 1829 года в Англии существовало 133 кооперативных товарищества, а в 1830 году их насчитывалось уже примерно 300. Преобладали среди них потребительные склады; участники предприятия не пользовались дивидендом, как это принято в новейших обществах потребителей, так как он шел на увеличение капитала, предназначенного для осуществления конечной цели ассоциации, то есть для учреждения собственного промышленного предприятия, которое давало бы заработок всем членам товарищества. Но осуществление такой идеи казалось многим слишком отдаленным; немедленные выгоды, получаемые от подобных ассоциаций, не представлялись достаточно привлекательными для большинства, и первая волна кооперативного движения, достигшая высшего своего предела в 1832 году, когда число таких товариществ подошло к 700, стала постепенно ослабевать.

Большинство образовавшихся товариществ через несколько лет исчезли. Главную причину этого следует искать в недостаточной подготовке самих рабочих, к которым идея кооперации пришла извне; они были слишком подавлены, слишком рассчитывали на стороннюю помощь, они еще не привыкли действовать сообща и опираться на собственные силы, отстаивая свои интересы. Им предстояло пережить еще несколько лет жестокой нищеты, волнения рабочих союзов, чартистские восстания и политическую борьбу, вызванную биллем о реформе, прежде чем кооперативное движение вступило в новый фазис своего развития.

Таким образом, иррациональное общество, такое каковым оно виделось на тот момент времени действительно оправдало свое название. Оно было во всем неправильным, не укладывалось в общественные рамки, оно было пронизано идеями французской революции, которых так боялось английское буржуазное общество.

Эти идеи уже витали в воздухе. И может быть, даже упали бы на благодатную почву, не будь такие общественных деятелей как Роберт Оуэн. И Была бы еще одна кровавая судьба еще одной европейской монархии.

Его считали утопистом, а в старости, когда он увлекся спиритизмом, так вообще выжившим из ума, его товарищи посмеивались над ним.

И тем не менее, хочется отметить, что многие достижения сегодняшнего общества, в котором мы живем - общества развитого, капиталистического, были бы во многом невозможны без тех еще робких идей, которые в итоге привели к созданию социализма и построению здорового крепкого общества.


Заключение

Р. Оуэен - замечательный многосторонний деятель. Намного опередил общественную мысль своего времени. Один из первых высказал идею кооперативов рабочих, профсоюзов, выступил за образование среди рабочих. И старался построить социализм на задворках монархии. Нельзя сказать, что у него ничего не вышло. Вышло, и очень многое. Он показал на собственном примере что экономические отношения можно строить по другому, иначе, что главное - это гуманизм и наличие общей цели.

Многие считают Р. Оуэна утопистом, растратившим свое состояние в безумных филантропических предприятиях. Между тем мы видим теперь, что большая часть его жизни прошла в борьбе с тем ближайшим злом и в изыскании практических средств помощи окружающим в тех бедствиях, которые происходили у него на глазах. Первый и единственный вначале радетель о фабричных рабочих и их детях, Роберт Оуэн являлся одним из лучших знатоков фабричного дела в Англии, знакомым с ним до мельчайших технических подробностей. Практический успех его Нью-Ланаркской колонии, послужившей образцом для всех последующих учреждений этого рода, говорит об этом красноречивее всяких слов. Первое фабричное законодательство и кооперативные товарищества, идея которых бесспорно принадлежит Оуэну, получили громадное развитие в современной жизни. Уже одних его трудов по народному воспитанию, в частности учреждения

первых в Англии школ для детей младшего возраста, не говоря уже о его широких, гуманных взглядах на это великое дело, - вполне достаточно, чтобы поставить его в ряду первых работников на пользу общества. Даже его неудачные попытки по части насаждения земледельческих и промышленных общин и учреждений для обмена труда не пропали даром. Это были драгоценные, поучительные опыты в той непрерывной борьбе за более справедливое распределение продуктов труда и всеобщее пользование успехами знания, которая составляет одно из выдающихся явлений современной жизни.

Но как ни велики перед людьми заслуги Роберта Оуэна с этой стороны, личность его прежде всего поражает гармоническим сочетанием в ней самой высокой любви к людям и правде и безграничной веры в человека с непрестанным самоотверженным трудом для достижения всеобщего человеческого счастья. Это была в полном смысле слова прекрасная, цельная человеческая жизнь. Говоря словами его английского биографа, "всю свою жизнь он работал для народа, умер за этою работой, и последняя его мысль была - о счастье народном"[13].

Утопизм Оуэна скорее всего заключался не в том, что идеи его неосуществимы, а в попытке ускорить их осуществление. Но это стало ясно лишь спустя сто и больше лет…


Список литературы

1.  Добролюбов Н.А. "Роберт Овэн и его попытки общественных реформ" / собрание соч. в 3-х томах, Т.2, М., 1987.

2.  Каменский А.В. "Роберт Оуэн. Его жизнь и общественная деятельность". М., 2000.

3.  Кредисов А.И. История учений менеджмента. Киев, 2000.

4.  Майбург Е.М. "Введение в историю экономической мысли". М., 2000.

5.  Марк Блауг "100 великих экономистов до Кейна". СПб., 2009.

6.  Нерсесянц. История политических и правовых учений. М., 1994.



[1] Добролюбов  Н.А. «Роберт Овэн и его попытки общественных реформ»/ собрание соч. в з-х томах., Т.2, М., 1987, С.7.

[2] Добролюбов  Н.А. «Роберт Овэн и его попытки общественных реформ»/ собрание соч. в з-х томах., Т.2, М., 1987, С.8

[3] Каменский А. «Роберт Оуэн. Его жизнь и общественная деятельность». М., 2000., С. 27.

[4] Добролюбов  Н.А. «Роберт Овэн и его попытки общественных реформ»/ собрание соч. в з-х томах., Т.2, М., 1987, С.10-11.

[5] Каменский А. «Роберт Оуэн. Его жизнь и общественная деятельность». М., 2000.,  С.32

[6] Добролюбов  Н.А. «Роберт Овэн и его попытки общественных реформ»/ собрание соч. в з-х томах., Т.2, М., 1987, С.12..

[7] Каменский А. «Роберт Оуэн. Его жизнь и общественная деятельность». М., 2000., С. 34.

[8] Каменский А. «Роберт Оуэн. Его жизнь и общественная деятельность». М., 2000., С. 35

[9] Там же, С. 38.

[10] Каменский А. «Роберт Оуэн. Его жизнь и общественная деятельность». М., 2000.,С.37.

[11] Манифест изложен в статье Добролюбова Н.А.»роберт Овэн и его попытки общественных реформ»/ Собрание сочинений в 3-х т., Т.2., с.38.

[12] Каменский А. «Роберт Оуэн. Его жизнь и общественная деятельность». М., 2000.,С.46.

[13] Каменский А. «Роберт Оуэн. Его жизнь и общественная деятельность». М., 2000.,С.74


Еще из раздела Философия:


 Это интересно
 Реклама
 Поиск рефератов
 
 Афоризм
Девушке было 18 лет и 30 зим.
 Гороскоп
Гороскопы
 Счётчики
bigmir)net TOP 100